Андрей Наугольный - Ещё поживём

И плачешь от бессилия и бешенства. Если Бог умер, то умер он на трассе, и распяли его ржавыми костылями на одной из никудышных, тупиковых веток — не сверкающие латами, бравые римские легионеры, а побуревшие от жары и пыли монтёры пути, жалкие гуси железнодорожных батальонов.

Электровоз, зелёный жук на чугунной ветке, пригнал несколько платформ, на которых Эверестом возвышались груды шпал.

— Да-вай, ребята, навались! — возбуждённо орал старшина.

И все навалились. Клубилась пыль, неслись неясные крики, стоял густой мат… Вся прелесть работы на трассе состояла в том, что работали далеко не все. А те, кто работал, должны были успевать за всех, да ещё, может быть, и выйти в ударники. Это было нелегко. Когда в столовой ешь только чёрный хлеб и перловку, тут уж не до поднятия тяжестей (кое-кто, правда, не брезговал и помоями, обжимая жирных батальонных свиней. Таких нещадно били). Потные ладони отказывались держать груз, шпалы выскальзывали из рук. Налетали деды — пинки, вопли. Блестевшие от пота тела окутывала жирная пыль. Раз, два, три… Дыхание прерывалось. Оголённые искры начинали метаться перед глазами. «Каторжники, ети их мать, — мутилось в голове у Горева. — Туза бубнового не хватает. Главное, почти добровольно. Поупираться бы, пособирать справки. Эх, молодчики-купчики, ветерок в голове!»

Когда шпалы очутились на земле, их надо было разложить. Шпала ещё ладно, а вот брус… Эту глыбу не так-то просто сдвинуть с места. «Так, Горев, Васильев, взяли… Быстрей, стервецы. Никакой сноровки! В детский сад отправлю!» — шумел старшина. Как в бане, в парной. Вот только банька-то по-чёрному… Всё в каком-то чаду, в тумане. Тело разваливалось на куски. Проклятое солнце палило так, что в черепной коробке кипело серое вещество. И последняя гражданская дурь, если такая оставалась, выветривалась вместе с остатками здравого смысла.

Пришло время перекура. Все улеглись на землю, на духов было тошно смотреть, не люди, а дети подземелья, рабы стальных магистралей, бережно хранившие в карманах курток порыжелые от пота письма в какие-нибудь полузабытые, прекрасные времена… Потом был рывок. Нужно было перетащить рельс, чугунную оглоблю на расстояние полкилометра. Народу было мало. «Окно» до электрички — минут тридцать. Старшина сбросил рубаху. Его огромное, странно белое тело с толщей жира и буграми мышц напряглось в ожидании схватки. Всем выдали какие-то железные щипцы и разбили на двойки. Впряглись все, невзирая на чины и лица.

— Раз! Поехали! — проорал старшина.

Что-то нечеловеческое было в этом порыве, лица всех искривились, безумные глаза выперли из глазниц, каждый что-то кричал, извивался… Когда цель была достигнута, из раскалённого марева вынырнула деловитая тень электрички. Все были счастливы. Но единение, такое кратковременное, было фальшивым. Старшина ушёл на другой участок. Деды захотели есть. Рядом с железкой находилась фабрика по производству кондитерских изделий. Солдаты бегали туда за пряниками. Работницы, молодые и дородные хохотушки, охотно подкармливали бедолаг. Сафар — где он до этого находился, сказать трудно — приказал:

— Гуси! За кормом!

Горев тоже встал, чтобы идти, но Сафар небрежным жестом остановил его:

— Без тебя справятся. Шнырь, Попа, вперёд!»

И гуси вспорхнули. Им самим хотелось пряников, дорога была хорошо знакома. Они ушли. Сафар, почёсывая густо заросшую шерстью грудь, весело рассмеялся:

— Бабы там слёзы льют, глядя на этих гопников. А те им, тем временем, под юбки заглядывают. Голой бабы, наверное, никто в глаза не видел. Соплюны!

И он, блаженно постанывая, раскинулся на траве. Но долго лежать ему не пришлось. Прибежал замполит роты Александров, сухопарый рыжеватый малый. Он был так моложав, что, если бы не погоны, сам бы тянул на припухшего дембеля.

— Давайте вставайте, надо подсыпку делать. Лопаты берите, — энергично приказал он.

Худайбердыев, изнурённый водкой дед, мрачно ему ответил:

— Сам бери!

— Что! А ну, встать!

— Давай, замполит, один на один, что — слабо?

— Что ж, давай!

Борьба была недолгой. После молниеносной подсечки Худайбердыев распластался в пыли.

— Ну, ты даёшь, лейтенант! — уважительно сказал он. — Гуси, гуси, за лопаты, живо!

И гуси принялись за дело. Посланные за пряниками где-то блуждали. Но гроза уже надвигалась. Откуда-то пришёл старшина. Он сразу же определил, что двоих нет:

— Где они? Молчите. На фабрику пошли. Я сколько раз вам говорил, чтоб туда ни ногой! А? Что ж, подождём.