Хелен Джонс - Если ты мне веришь

Поначалу я чувствовала себя сковано перед той пожилой женщиной. Она изредка поглядывала на меня, но когда наши взгляды соприкасались, она тут же обращала внимание на Люсинду, рассказывая или спрашивая ее о чем — то несущетвенном.

Из разговоров я поняла, что бабушка остановилась у нас всего лишь на одну ночь, а завтра она улетела в Сан — Марио. Что за удивительная женщина!

Глядя на нее, я сначала подумала, что этой женщине совсем не вмочь продолжать жить и она вот — вот сведет концы. Но в душе она оказалась больше, чем просто сильной. В ней царила какая — то сущь, что принуждала бабушку к путешествиям. Она не могла сидеть на одном месте, как она говорила. Ей постоянно требовались новые впечатления, новые эмоции, лишь тогда, по ее словам, сможет жить дальше. Не будь у нее возможности и денежных средств, чтобы посещать все уголки мира, она бы повяла, как цветок. И в этих словах, я узнала себя.

Тогда у меня возникла мысль о том, что мне срочно нужно поговорить с бабушкой наедине, пока она здесь. Кто знает, когда мы еще раз увидимся.

Чем я была довольна, так это тем, что Люсинда ни словом не промолвилась о моем заболевании. Она не стала говорить бабушке, что я творила последние дни, как Люсинда угрожала отправить меня в психбольницу. За это, я в частности была благодарна тетушке. Но более благодарной я была, когда заметила, после ужина, что Люсинда постепенно засыпает.

Бабушка сидела напротив телевизора, выпрямив спину. Тогда она уже не была похожа на старую сгорбившую, но элегантную старушку. Она являла собой идеал женщины. Такой, по моему мнению, и должна была быть любая из особ женского пола. Самодостаточная, неприклонная, свободная. Даже после смерти дедушки, она не забилась в доме, ожидая своей скорой кончины. Напротив, она поняла, как жизнь скоротечна и что нельзя терять ни минуты, тогда жизнь проявит себя с другого, более захватывающего ракурса.

— Бабушка, — начала я, подсаживаясь к ней. От такого обращения женщина всполохнулась и, очевидно, не знала как себя вести. Я тоже немого была смущена сказанным, но все же мне нужно было заслужить доверие, — можно я тебе что — то расскажу?

Женщина еще больше испугалась от сказанных мною слов, и я заметила, как ее дыхание несколько участилось. Наверное, она не была в восторге от встречи со мной, даже боялась или просто не хотела говорить. А может, она была такой всегда по натуре, я просто этого не знала.

Но бабушка меня с удовольствием принялась слушать, улыбкой показывая, что ей приятно слышать подобное от меня. Для полной достоверности, она даже выключила, молча телевизор, чем слегка испугала Люсинду. Но тетушка только лишь вздрогнула, продолжая сопеть, впрочем, как всегда.

— Обещай, что не расскажешь ничего тете Люсинде, — предупредила я и, наверное, зря это сделала. Было бы конечно лучше, если бы я вообще не затевала тот разговор, но все же противный внутренний голос, который то помогал мне, то наобарот делал только хуже, настаял на этом.

Я рассказала в нескольких словах пожилой женщине о том парке, о том летающем коне. Казалось, бабушка понимала меня. Она то и дело кивала головой, поддакивала мне и даже не старалась нарочно разбудить Люсинду. Казалось, будто я нашла того человека, который понимает меня, верит в то же, что и я. Бабушка вела себя так, словно и сама учавствовала в моих прогулках, вместе со мной летала на том животном, и нас обеих отвезли на лечение в психбольницу.

Но вскоре я перешла к самому главному:

— Пошлите со мной, я покажу вам его, и тогда и вы поверите в это, — чуть громче произнесла я, но тут же закрыла рот ладошкой, чтобы не разбудить Люсинду. Она все также крепко спала, иногда поворачиваясь с боку на бок.

Я уже знала, что Люсинда крепко спит, и не так боялась, что ее сон прервется.

— Что ж, Кристен, — наконец прошептала бабушка. Она чем — то была взволнована, то ли самим рассказом, то ли тем, что ей пришлось разговаривать со мной. Вообще я с самой первой минуты заметила, что эта пожилая женщина не любитель долгой болтавни, как и я. Она говорила кратко и по делу. Для бабушки было важно вовсе не слова, а действия и чувства. Даже мысли находились выше, чем разговоры. И этим она привлекла меня. А иначе, зачем бы мне взбрело в голову рассказывать плохо знакомому человеку то, о чем я старалась молчать?!

Наверное, я просто была не в себе. Мне нужен был разговор, хоть с кем — то. Но напрасно я решилась это говорить рядом с Люсиндой. И как я сразу не заметила, что бабушка то и дело поглядывала на нее. Как мне тогда показалось, бабуля просто всякий раз убеждалась, что Люсинда спит и ничего, совершенно ничего, не слышит.