Хелен Джонс - Если ты мне веришь

— Мистер Норвингтон, проблема не в том, что я рассказала все Люсинде и из — за этого оказалась здесь, — произнесла с сожалением она, — проблема в том, что я до сих пор знаю, что то животное далеко не сон. Он реален.

На самом деле, я не знал, как отреагировать на подобное и лишь тяжело вздохнул, чем отчего — то рассмешил больную девушку.

— Мы ведь еще погуляем? — в надежде спросила она и, как мне показалось, Кристен уже знала ответ на свой вопрос. Но я, как истинный джентельмен, для полной достоверности удостоил свою пациентку легким кивком.

Люсинда, наверное, сильно устала за целый день, и, скорее, на это повлияло мое присутствие. Тетушка заметно волновалась, когда я появилась в доме, и от этого мне тоже было не по себе. Мы словно стали чужими людьми, мы не могли поговорить по душам и рассказать о своих проблемах. Мы даже не могли долго смотреть друг на друга, боясь, что прошлое снова всплывет. Поэтому мы просто молчали.

Когда я пошла на кухню, чтобы перекусить, увидела спящую Люсинду на своем любимом кресле, с газетой в руках. Видимо, то, о чем писали, не слишком привлекало тетушку, а может, у нее просто не было сил бегать от слова к слову и прокручивать все это у себя в голове, пытаясь прояснить для себя суть происходящего.

Люсинда была похожа на человека, который только что перетаскивал огромный груз из дома на улицу, и наобарот. Будто она сделала это такое количество раз, что прийдя домой, тут же рухнула на кресло и вмиг уснула, накрывшись для безопасности газетой.

Отдых был ей нужен, и тетушка спала так крепко, что даже не проснулась, когда я уронила мою любимую чашку на пол. Осколки разлетелись по всей комнате, и я с великой осторожностью принялась их собирать, боясь от чего — то порезаться, хоть совсем и небоялась ни боли, ни вида крови. Просто это было неприятно.

Те осколки глубоко синего цвета напоминали мне то ночное небо, под которым я признавалась жизни в любви. Я говорила огромное количество раз «спасибо» Богу за то, что она подарил мне такую возможность. Те осколки мне напоминали прошлую жизнь, которая сменилась этой жизнью, совсем никчемной и серой. Словом, обыкновенной человеческой жизнью.

Та жизнь, что радовала меня каждое мгновение, проведенное в этом мире, разбилась так же, как эта чашка. Она разлетелась с шумом во все стороны. Где — то остались лежать мечты, где то вера, где то любовь к жизни. И все это случилось так быстро, что я даже сначала не сразу поняла, а действительно ли это произошло, или же это лишь мне показалось?

А через некоторое время, когда я начала осознавать случившееся, мое сердце охватили страх и паника. Мгновение я совершенно не знала, что и как делать. Хотя это звучит довольно смешно, но так было в действительности. Мне оставалось лишь аккуратно собирать осколки, которые я так любила, и отправить их в мусорный бак лежать рядом с грязными вещами и объедками.

Так было не только с моей чашкой, но и с жизнью.

И только тогда, когда все осколки оказались скрыты от моих глаз, я задумалась: а может еще не все потеряно? Люсинда спала, и мне с легкостью удалось бы покинуть дом. Было бы, конечно, лучше, если бы я вернулась обратно еще до того, как тетушка проснется, но это было не самым главным тогда.

Хоть я и давала обещание Люсинде больше нигода не ходить в тот парк, мне пришлось его нарушить. Однако это не было ужасным преступлением по отношению к тетушке. Это было страшным преступлением по отношению к самой себе.

Я знала, что если вновь окажусь в том парке, то никогда больше не смогу забыть о нем, даже если пройдет много лет. Каждый вечер я буду сидеть у себя в палате, вспоминая те чудесные прогулки с конем. А каждое утро я бы с нетерпением ждала наступления ночи, чтобы снова начать мечтать.

И кадая минута, каждая секунда моего существования были бы похожи на огромный тяжелый ящик, который я тащила за собой. Он был привязан ко мне крепкими узлами и никакой нож, даже самый острый, не мог бы разрубить ту толстую веревку, которая связывала меня и тот тяжкий груз моей души.

Но не пойти туда означало предательство. Предательство себя, того парка и моего друга. У меня было не так много друзей, чтобы я могла ими раскидываться во все стороны. Дружбу ведь нельзя купить, а значит нельзя и продать. И как бы я не уговаривала себя остаться дома, лечь спать, но сердце звало вновь посетить тот парк, будто тогда меня ждало нечто сверхпотрясающее. И я, как самое слабое существо на этой планете, поддалась уговорам чувств.