Илья Павлов - Зеленая лампа

А вечером, у Михалыча, в доме которого я квартировал, была небольшая разборка.

— Конечно дурачок, — Михалыч вздохнул, — Добрый дурачок. Ну сам посуди, какая еще аура? А этот лес? Нам он не нужен, мы в него не ходим. Жёлуди — шишки! Ты сам себя слышишь? Председателю смотри не ляпни. Пахомыч — хоть и сволочь, но мужик умный, ухватистый. Ему свиней кормить нечем, а ты ему про гигантские какие-то дубы! Нахрен они!

— Так ведь их изучать можно! Да и Николай знает, что к чему. Сюда бы учёных! — я пытался быть понятным и логичным. Увы, но мои логические построения были понятны только мне, и сидящий рядом Михайлович методично и четко их разрушал:

— Если он такой умный, чего же он один там? Зачем другим всем помогает, а у самого захудалой коровёнки, лошадки — и то нету?

Взял бы часть своего любимого лесу, срубил бы и вывез — он же лесничий, списал бы как сухостой, Пахомыч бы подмахнул, и всем хорошо! Пахомычу — новый свинарник, себе — лес, что останется арендуй, хоть до скончания времён. Еще и на новый дом хватит. Что, часть отрезать — ума не хватило, зато тебе, студенту мозги запудрить — это мы да!

— При чём здесь это-то? — пытался я возразить: очень уж задевали намеки на собственную мою умственную несостоятельность, — Не в деньгах дело же!

— Не в деньгах, а в их количестве! А при том! Думаешь, твою карту прямо ждут все в управлении хозяйствования, да? Да-а-а! Сто раз, поди уж, всё давно поделили, спят и видят, чтоб только когда по закону. Нет, если по закону рубить нельзя — это мы за! Нельзя тогда рубить! Кто за? Я — за!

— Так и я — тоже за!..— несмело начал я, но Михалыч тут же и перебил, достав откуда—то снизу фляжку и гранёный прозрачный стакан:

— Мне нельзя, а тебе налью. Пей у меня! Чтобы голова работала. И кури еще, кури — а то свежий воздух, он, знаешь ли, пьянит. Особенно когда много его… Дураки. Ему про реальность говорят, про документы и про подписи, а он… Не пойму я, а значит, никто не поймёт. Ведь всегда дурак человек, если ему не надо ничего! Если своего ему не жаль другому отдать, а за чужое он горой стоит, нас от самих себя сторожит. Колька—то дурачок, ему в руки насрать, он простит, утрётся и дальше тебя любить будет. Такой он потому что, знаем мы его! А ты-то куда? А я—то куда с тобой? Эх, дурачок!

Карту в управлении все—таки приняли. С Николаем мы потом ещё год общались, посиживали и бродили по окрестностям — хотел привести к нему детей, чтобы он рассказал им о родном крае и поведал о удивительных его историях и преданиях — их он, оказывается, знал множество, — но сам Николай воспротивился, дескать, рано им. Думаю, причины были иные. На переданные мной слова Михалыча, он пожал плечами и хмыкнул:

— Отрезать часть того, что любишь? И при этом пытаться остаться собой? Глупо ведь, да?

Да, это было бы глупо. Через год я уехал в город, где в университете, оказывается, никто и слыхом не слыхивал ни о каком реликтовом лесе. Да и средств на исследования у нас теперь уже не выделяют, а потому все современные исследовательские работы делаются по материалам уже существующих исследовательских работ — такой вот замкнутый круг…

А ещё через год Николай исчез — и ни Михалыч, да и вообще никто не знал — куда. Тогда я вернулся в деревню, в истории которой стало одной легендой больше.

У местного арендатора умерла дочь — приехала из города, купалась и утонула. Хоронили её на деревенском кладбище — арендатор был мужик местный, все его предки там лежали. И уже почти было похоронили, да только остановил процессию Колька-дурачок. Хотели его мужики шугануть от гроба — куда там — здоровенный он, всех раскидал и перепугал. А потом подошёл к гробу, потряс покойницу за плечи и закричал: «Ну чего ты лежишь? Вставай! Подыми глаза!».

Михалыч там был, картина, по его словам, была жуткая:

— Там как с коровою. Вылезла девка из гроба и пошла. В белом платье, как была и в церковь — молиться. Батюшку чуть кондрашка не хватила. А попов слетелось потом — целых пять! Велели никому не сказывать ничего. Этот — ясно дело, сразу и дочь увёз, и всю аренду свою задаром раздал… а Колька исчез… Вот ведь, я, дурачок, ему после тебя всё про лес продать, да про деньги. Зачем ему деньги, раз он такое творить мог? Вон его домишко, живи теперь. Иди, дорогу ты знаешь…

07.10.2018 г.