Lena Swann - Искушение Флориана

Забавней всего для меня было то, что, к ярости антихристианских критиков, именно у этого, самого духовного, самого категорично-неотмирного, и чётко дуалистического, четвертого Евангелия, достоверность которого они остервенелее всего пытались оспорить, — и духовную достоверность которого я-то чувствовал всем сердцем и духом безошибочно! — обнаружилось документально закрепленное стопроцентное историческое алиби! Из всех Евангелий, да и вообще из всех текстов Христовых учеников, именно и только у четвертого Евангелия, да еще и у спасшего мне жизнь Первого Послания Иоанна (текст которого, как ясно всякому не-идиоту, читающему по-гречески, написан тем же самым автором, что и Евангелие от Иоанна, — с тем же стилем, с теми же идеями, и главное с тем же неподделываемым целостным духом; в отличие от написанного совершенно другим человеком, с совершенно другой теологической концепцией, «Апокалипсиса») — есть стопроцентные подтверждения современниками истинности авторства: личной руки апостола Иоанна, жившего в момент написания в изгнании в Эфесе.

Я не то чтобы нуждался в подтверждениях — мое сердце было порукой, особенный резонанс в ищущем сердце с Божественной истиной, мне было этого более чем достаточно — ни одно из доказательств извне не могло бы быть более крепким, чем это внутреннее знание сердца! — но мне просто доставляло удовольствие снимать осаду с истины! Я довольно быстро нащупал по древним документам тот неоспоримый, узенький, но крепкий перешеек между тонущим островком терпящего бедствие хорошо известного нам по официальным хроникам безверного падшего мира — и материком очевидцев Христа.

И вот я увидел их — этих столпов: мученика Поликарпа Смирнского, лично знавшего апостола Иоанна; друга Поликарпа — мученика Игнатия Богоносца, тоже лично общавшегося с апостолом Иоанном; мученика Иринея Лионского, оставившего письменные воспоминания о рассказах Поликарпа Смирнского о встречах с апостолами, — вот она! — засверкавшая для меня драгоценная цепочка запредельно узенькой, но крепкой тропинки, не дававшей омирщвлённым историкам окончательно сойти с ума и оболгать истину как несуществующую.

И в письмах Игнатия Богоносца, написанных с его мученического пути под конвоем в Рим на растерзание зверям за христианскую веру, я читал ровно то же самое, жестко-дуалистское, Христово откровение, которое спасло мне жизнь в письме Иоанна Богослова, то же самое жесткое и бескомпромиссное отречение от земного мира, то же самое обличение «князя мира сего» — сатаны. «Любовь моя распялась — и нет во мне огня, любящего материю! — исповедовал Игнатий. — Нет для меня сладости ни в пище тленной, ни в удовольствиях этой жизни. Хлеба Божия желаю, хлеба небесного, хлеба жизни, который есть Иисус Христос. Не хочу больше жить жизнию человеков! Князь мира сего хочет обольстить меня и разрушить мое желание, устремленное к Богу. Пусть же никто из вас, в Риме находящихся, не помогает ему. Не будьте такими, которые призывают Иисуса Христа, а любят мир. Никакой пользы не принесут мне удовольствия мира, ни царства мира сего. Лучше мне умереть за Иисуса Христа, нежели царствовать над всею землею. Не намащайтесь зловонными традициями князя мира сего!»

Вот оно — истинное исповедание Христа! Вот оно — истинное апостольское понимание Христовой веры! Вот оно — истинное понимание христианства, за которое шли на смерть не сломленные первые христианские мученики — которые были основой христианской церкви! Вот оно — то единственное и истинное понимание христианства и христианского взгляда на земной мир, которое было единогласно присуще ранней (с еще не успевшей остыть живой памятью о Христе) еще не коррумпированной миром сим церкви.

Флориане! Я был спасен! Мои ноги встали на твердую почву. Я увидел ту Истину, которая, по обещанию Христа, вмиг сделала меня свободным. Я понял, что я прав в своей ненависти к чудовищным главным «обыкновениям» «мира сего». Не со мной было что-то не в порядке — а с миром! И душа моя металась внутри кокона «внешнего» падшего человека — разбивала мертвящий земной падший кокон, чтобы вылупиться, как птенцу, чтобы взлететь, чтобы через Христа родиться в Вечность, в Царствие Божие! Я был счастлив: я видел, что я не один, и что душа моя рвётся в правильном направлении. Уход из мира, отречение от мира, лежащего во зле, — вот что было сутью крещальных клятв и обетов, которые приносили все без исключения христиане — как видел я из древних текстов обряда крещения.