Борис Екимов - Осень в Задонье

— Хорошо говоришь… — похвалил его старый Басакин, но закончил жестко: — Но прежде оформляй землю. И на своей земле разводи кого хочешь. Хоть верблюдов, хоть страусов. Потому что земля в руках. Твоя земля. А пока ты — на подвесе.

— На этой же неделе, — сказал Аникей. — Тебя попрошу, подпрягу главу администрации. Понедельник — день тяжелый. А во вторник буду как штык, — поставил он твердую точку и поднялся, чтобы уехать к иным заботам.

Но задержали его Яков с племянником Тимошей, которые ездили на рыбачий промысел, но уж больно быстро вернулись.

— Не клюнуло? — посмеялся над ними Аникей.

Тимошка и Яков вели себя как-то странно: молчаком из машины вышли.

— Поехали ко мне, — продолжил подсмеиваться Аникей. — В моем леднике всегда клюет.

В ответ ему Яков открыл багажник машины и поманил пальцем.

Аникей подошел и глазам своим не поверил: в багажнике машины лежали большие, еще живые щуки. Одна из них — вовсе огромная, в полпуда, не меньше.

— Это когда же вы их? — недоуменно спросил Аникей. — Как? Чем?

— Руками.

— Руками?

— Сам бы никогда не поверил, — со вздохом подтвердил Яков.

И это было чистой правдой. Он охотился и рыбачил всю жизнь. Но такого не видел. И даже в рыбачьих байках не слыхал.

С Тимошей они не рыбачить поехали, но промяться, поглядеть места, по весне неезженные: Голубинский затон, малые озерца в хвосте его, Линево да Карасево в полой воде. Что там и как…

Пробрались, подъехали на берег и поначалу не поняли. Странное дело: день стоял тихий, тем более в укрыве высокого берега и вербовой уремы — ни ветерка. Но невеликое озерцо не гладью стелилось, а словно кипело из края в край. Вышли из машины и обомлели: это была рыба. Много и много рыбы. Резали воду черные плавники, пятнистые темные спины. Рыба ходила ходором по мелководью, порою билась.

— Что это? — тихо спросил Тимоша.

— Щука… — так же тихо ответил Яков, словно боясь спугнуть.

Хотя трудно было остановить голосом этот могучий весенний праздник любви — щучий бой, когда, теряя рассудок, возле пузатых, ленивых от сладостной истомы икряных маток терлись и бились опьяненные весенней похотью проворные самцы.

— Щучий бой… Икру мечут, — объяснил племяннику Яков. — Со всего Дона сбежались. Вот это нам повезло, — пришел он в себя от зрелища невиданного. — Сейчас мы поохотимся…

— Куда они икру мечут? — спросил Тимоша.

— В воду, куда же еще. Икра, из нее мальки, рыбки растут, щурята… — на ходу, уже о другомдумая, пояснил Яков и пожалел: — Ружья — нет, остроги нет … Ну ладно. Сачком обойдемся.

Он достал из багажника сетчатый сак на обруче, быстро натянул высокие, до пояса, резиновые сапог и-«забродни», в которых далеко брести не пришлось. Возле самого берега он выхватил, считай, руками, выплеснул щуку, другую сачком уцепил.

Зеленого малахита, пятнистые рыбины, жемчужно-белопузые, бились на берегу, оставляя на сером песке желтые потёки крупной спелой икры. С третьей щукой Яков справился не сразу, но все же вытащил, вытолкал ее на кромку, а уж потом рукой цапнул, как положено, за голову, пальцами во впадины глаз. Большая была щука, сильная.

— В багажник их… — приказал племяннику Яков.

Но мальчик его не слышал. Он стоял и глядел, остывая от первого удивленья и пытаясь понять… Невеликое озеро кипело от рыбьегобоя.

— Чего стоишь?! — окликнул Яков. — В багажник тащи. По башкеоглоушь и тащи. Сейчас мы тут с тобой хапнем!

Еще одна щука упала рядом. Тоже икряная, в желтых потеках на белом пузе.

— Нет, нет! Хватит! — закричал Тимоша. — Пускай они лучше разводятся! Пусть их много будет! Хватит ловить. Поехали!

Яков остолбенел, потом вышел на берег.

— Почему хватит? — недоумевая, спросил он племянника. — Наловим. Всех угостим. Бабушку, деда, Федора Ивановича, деда Атамана … Ина продажу. Деньги пополам. Тебя все похвалят.

— Нет, нет… — перебил его мальчик и продолжил горячечно, убежденно: — Пусть они разводятся, пусть их будет еще больше. Поедем отсюда, пожалуйста, — попросил он, глядя снизу вверх, жалобно. — Пожалуйста, поедем … Не надо их больше ловить. Пусть разводятся.

В голосе, в лице, в глазах Тимоши было что-то необычное: пусть и детское, искреннее, но словно больное, которому нельзя отказать.

Яков стоял на берегу, опустив руки, и, услышав еще одно «Пожалуйста…» плечами пожал, усмехнулся:

— Что ж, поехали…

Он медленно поднимал и уносил в багажник пойманных рыб, одну за другой, надеясь, что мальчик успокоится, передумает.