Эрнест Гейнс - И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

Тимми и Ти-Боб были братья — единокровные братья; Тимми был негр, а Ти-Боб белый. Все на плантации, все, кто жил у реки, все в большом доме, в том числе и Ти-Боб и мисс Амма Дин, знали, что Тимми — сын Роберта Семсона. Роберт и сам никогда этого не скрывал, да и не мог бы скрыть, если бы захотел, так как Тимми был похож на него куда больше, чем бедняга Ти-Боб. Тимми еще малышом любил кататься верхом и охотиться, совсем как Роберт. И все повадки у него были совсем как у Роберта. С ними обоими надо было держать ухо востро. Роберт вытворял что хотел, имел ли он дело с белыми или черными. Тимми вытворял что хотел, если имел дело с черными. Сложен он был как Роберт, такой же высокий и худой. Но Роберт был белый и румяный, а Тимми — коричневый. У Роберта были каштановые волосы и серые глаза, а у Тимми рыжевато-каштановые волосы и карие глаза. А носы у обоих с горбинкой. А Ти-Боб всю жизнь был слабого сложения и хрупкий. И свое имя Ти-Боб — младший Роберт — он получил, когда доктор сказал, что у мисс Аммы Дин детей больше не будет. Но любое другое имя подошло бы Ти-Бобу куда лучше.

Когда Ти-Боб подрос и уже мог держаться в седле, Роберт приехал в поселок к Верде и сказал, чтобы Тимми ездил с Ти-Бобом. Он подозвал Верду к калитке, будто сроду не заходил к ней в дом. Будто и не привязывал лошадь у этой самой калитки и не оставался у нее дома, пока сам не решал уйти.

— Я не хочу его туда пускать, — сказала Верда.

— Все будет как надо, — сказал Роберт.

— Я не хочу, чтобы он прислуживал за столом, — сказала Верда.

— Он будет только ездить верхом с Ти-Бобом, — сказал Роберт.

— Будет дворецким у Ти-Боба? — говорит Верда. — Дворецким своего брата?

— Пусть приходит завтра, — говорит Роберт.

— Прислуживать за столом он не придет, — говорит Верда.

— Значит, завтра, — сказал Роберт и ускакал.

Тимми пришел. Было ему тогда лет двенадцать — он был лет на шесть-семь старше Ти-Боба. Когда Ти-Боб уезжал в школу, Тимми ухаживал за лошадьми. Когда Ти-Боб возвращался домой, Тимми седлал лошадей, и они вместе отправлялись в поле. Ти-Боб на маленьком шотландском пони по кличке Джонни, а Тимми на Урагане, полуобъезженном и норовистом. А в поле Ти-Боб тут же подъезжал ко мне. Чем бы я ни занималась — хлопок собирала или сахарный тростник рубила, — он всегда подъезжал ко мне. Если мешок с хлопком был полон, он за меня относил его к весам. Если мы рубили сахарный тростник и было холодно, он отсылал меня погреться у костра. Он привязался ко мне очень скоро после того, как я туда переехала. И когда тетушка Хэтти умерла, а за ней и дядюшка Бадди, Ти-Боб упросил взять в большой дом меня. Я этого не хотела, мне больше нравилось на воздухе. Мне даже холод был нипочем. Что жара, что холод — мне все равно. Но хозяева решили, что в поле я работаю не так чтоб быстро и в доме от меня будет больше прока. Поль Семсон сам приехал в поле узнать, умею ли я готовить. (Мы рубили сахарный тростник. Декабрь. Вода, того и гляди, замерзнет).

Я сказала, что шестьдесят с лишним лет готовлю. Ему не понравилось, что я ответила не сразу, и он с лошади уставился на меня. И говорит, что он не про то спрашивал. А вот для белых я готовила или нет?

А я отвечаю, что пока еще никого не отравила.

Он опять долго смотрел на меня с лошади, а потом сказал:

— Завтра в шесть утра придешь в большой дом. Покажешь, так ли ты ловко лепешки печешь, как языком болтаешь.

Я говорю:

— Мне тут нравится, и я бы осталась, если позволите. А он опять смотрит на меня с лошади. А потом и говорит:

— Да неужто? — (День был на редкость холодный. Джо Эмброуз далеко впереди рубил тростник и пел). — Может, ты не слыхала, что в Семсоне всем нравится то, что нравится Полю Семсону? А может, слыхала и не прочь опять попросить фургон? Ну так как?

Вот так я и пошла работать в большой дом. Но как попривыкла, так жалеть не стала. У меня были помощники и хватало времени и рыбу поудить, и свой огород вскопать. Иногда я уговаривала Тимми привести мне с пастбища Регса и отправлялась верхом в поле. А как-то раз от большого ума поехала туда с Тимми и Ти-Бобом.

Мне бы, как я в первый раз села на эту лошадь, надо было догадаться, что Тимми задумал какое-то баловство. Уж слишком все шло хорошо. Седло словно нарочно для меня сделано, и стремена Тимми подтянул точно мне по ноге. И уздечка хорошая, и поводья. Подпруга затянута как положено — ну словом, все лучше некуда. "Ну, — думаю, — ему чего-то от меня надо. Не стал бы он делать всего этого просто так".