Александр Мещеряков - Шунь и Шунечка

Пребывая в творческой задумчивости, Шунь почесал за серьгой и отхлебнул горячего чаю. Каждый из его великих дальневосточных предшественников непременно оставлял потомкам описание своего кабинета. Чем он хуже? Чем не достоин?.. Подобранным в саду камней цветастым петушиным пером Шунь вывел с императорским нажимом:

Шунь оторвался от своей тетради в клеточку. Тарас возлежал поперек стола, хвост с усами сладко подрагивали. Тарас дрых, никакая мышь не посмела бы нарушить котовский покой и размяться в его присутствии. Пламя свечи стремилось к вертикали. Тихо было в библиотечной зале.

Шунь оторвался от тетради, вышел на крыльцо — и ничего такого не увидел. Японская ночь, конечно, темна, но русская, несомненно, будет еще темнее. Несмотря на мрак, Шунь твердо знал, что и светлым утром горы не будут застить взор. От этого наблюдения ему стало грустновато. Он любил и родные равнинные березы с осинами, но сейчас его внутренний взор шарил совсем по другому рельефу. Пришлось это дело перекурить, душа вместе с улетавшим дымом чуть-чуть возвысилась.

Шунь погляделся в бледное зеркало на столе и убедился в справедливости сказанного: к ночи трехдневная щетина выглядела безобразно. Утверждение насчет столицы тоже не противоречило истине. Что до водопада, то примыслить его было совсем нетрудно.

Рука Шуня дрогнула — он выбился из стиля. Он и вправду был уверен в необходимости коренных реформ в сфере образования и здравоохранения при своем личном участии. Но было уже поздно. Шунь в последний раз посмотрел на глобус, крутанул. Когда глобус остановился, на Шуня глянула необъятная Россия, Китай желтел на ее периферии. Это показалось Шуню символичным. Он раскрутил глобус еще раз. На сей раз в самом центре оказался Китай. “Похоже на рулетку, никакой закономерности, к сожалению, не выводится”, — подумал он. Вынув из кармана последнюю ириску, зашуршал оберткой, но не успел донести конфетку до рта — на плечо легла тяжелая лапа Тараса, кот обдал ухо хозяина животным теплом, шершаво лизнул. Из всей человечьей еды только ириски вызывали у кота настоящее слюноотделение. Шунь покорно бросил конфетку на пол, выхлебал до дна свой остывший чай и задул огарок, указывавший на наступление полночи.

Шунь взгромоздился в гамак, уставился в сводчатый потолок. Когда он поселился здесь, потолок лохматился клочьями фресок. Шунь залез на лестницу, нарисовал звезды и обрел сферическую защиту от непогодья. При нашем ненастном климате это было решением правильным. Теперь над Шунем всегда сияло ясное ночное небо.

Тарас по своему обыкновению запрыгнул хозяину на грудь и положил мягкую лапу на пульс. Через какое-то время он издал шесть длинных и пять коротких “мяу!”. Это означало, что сердце хозяина бьется со скоростью шестьдесят пять ударов в минуту — в его теле уже начало происходить снотворное замедление.

Шунь покачивался в гамаке и думал про принцессу в образе Шурочки. Вот ведь как: жила себе пацанкой, а он — пацаном. Но настала ночь, когда его стали мучить сладкие мокрые сны. И настал день, когда он бережно раскрыл книгу знаменитых чехословацких путешественников Ганзелки и Зикмунда с фотографиями из далекой Африки. Полуобнаженные мужчины и женщины мотыжили землю, охотились, таскали тяжести, кривлялись и хохотали перед объективом. Мужчины, леопарды и львы показались Королю малопривлекательными, но вот женщины по-настоящему взволновали его. Их голые груди вываливались из книжного переплета и нежно касались его коленей, на которых и располагался том. Книжка была библиотечная, Король продлевал и продлевал ее в абонементе. Пожилая служительница понимающе улыбалась: “Этнографом стать хочешь? Как Миклухо-Маклай?” Король краснел и кивал. А что ему еще оставалось?

Ганзелка и Зикмунд полюбились Королю не только по нескромным причинам. Тогдашние кумиры боялись единственного числа и предпочитали парочки: герои детских телевизионных передач Шустрик и Мямлик, герои праздничных концертов юмористы Тарапунька и Штепсель… Футболисты тогда бились за свой клуб не год за гонорар, а всю жизнь, переходы были редки, хоккейные тройки назначались всерьез и надолго. Локтев — Альметов — Александров, братья Майровы и Старшинов… Эти божественные фамилии срастались в кристалл, отлепить одну от другой казалось святотатством. Хорошо ли это? Скажу одно: составы любимых команд имело смысл заучивать наизусть…