Андрей Аствацатуров - Не кормите и не трогайте пеликанов

Я прощаюсь и нажимаю кнопку “разъединить”.

“Выберусь”. Молодец какая! Интересно, а я теперь “выберусь”? О ней есть кому подумать, а обо мне теперь кто подумает? Всего-навсего принес себя в жертву. И вот – награда! “Удивительная инфантильность”. Ну, спасибо, дорогая. Если она Никитку так же поблагодарила после того скандала с арабом – то удивляться нечему. Понятно теперь, отчего все так закончилось.

Я только что закончил читать лекцию и закрывал 114-ю аудиторию, когда кто-то потянул меня за рукав. Обернулся и увидел Лугина.

– Слыхал?! – его заросшее бородой неопрятное лицо выражало испуг.

Нет, я ничего не слыхал. Повернул в замке ключ, вынул его из двери и сунул в карман. Мимо нас, едва ворочая распухшими варикозными ногами, проковыляли две толстые пожилые преподавательницы с кафедры иностранных языков. Лугин подождал, пока они отойдут на приличное расстояние, а потом тихо произнес:

– У нас чепэ, Жирмуноид!

– Да? А что случилось? Михуйло подал на должность профессора?

Он поморщился.

– Что случилось? – повторил я.

– Ты это… – он огляделся по сторонам и почесал заросший пеликаний подбородок. – Знаешь такую, Аллу Львовну?

– Более-менее…

– Более-менее, – передразнил он. – Короче, ей тут один араб нахамил.

Я пожал плечами:

– Ну, нахамил и нахамил… бывает… мы-то тут при чем?

– Как при чем? Ты что – дурак? Он сейчас такое этому арабу устроит. – Лугин понизил голос. – Потянет на международный скандал! Вызовет, и всё – колобок закатился за лобок.

– Кто устроит-то? – я ничего не понимал.

– Господи, что ж ты неврубный-то такой? Никитка!

– Ну?

– Блин, хер гну… Его попрут, сердешного, и нас вместе с ним, рабов божьих. Мы ж его люди-то!

Тут я вспомнил, что Лугин недавно активно начал делать карьеру и устроился в международный отдел. Я вдруг почувствовал, что он за последнее время делается все больше похож на мелкого полуначальника, из тех, что крутятся по кабинетам, бегают по лестницам вверх и вниз с озабоченными мордами и доносят всем распоряжения высшего начальства.

– Пошли, говорят тебе! – Лугин нетерпеливо потянул меня за руку. – Надо выручать шефа. Мне одному стрёмно…

– Погоди, мне ключ еще сдавать…

Каким образом это меня касалось, я не понимал, но решил, что Лугину видней.

– Времени нет, – торопил он. – Пошли, говорю, я тебе по дороге все расскажу.

Мы пустились по узкому коридору в сторону центральной лестницы. Несмотря на тучность, Лугин шагал очень быстро, словно летел как бог-посланник на крылатых сандалиях, ловко лавируя между студентами и преподавателями, которые попадались навстречу. Я едва за ним поспевал и догнал только у лестницы.

Пока мы поднимались на третий этаж, где располагались административные службы, Лугин рассказывал мне про скандал, который вышел у Аллы Львовны с арабом.

Она принимала экзамен по русской литературе и поставила удовлетворительно какому-то стажеру-сирийцу. Он там, по словам Лугина, что-то про Пастернака не ответил. Стал ее уговаривать поставить “хорошо”, сначала, как водится, вежливо, потом все настойчивей и, наконец, начал кричать, что она его травит по национальному признаку.

– Это как? – удивился я. Мы преодолели широкий лестничный пролет.

– Как-как, – передразнил Лугин. – Кричал, в общем: вы, мол, – еврейка, и всех арабов ненавидите. А потом еще пуще. У вас тут, говорит, в институте одни евреи, и все ненавидят арабов. И Пастернак, говорит, ваш – тоже еврей.

– А она чего? – спросил я. Пока он говорил, мы уже почти добрались до третьего этажа.

– Да ничего, в общем-то. Старуха, ты же знаешь, железная. Прямо Афина Паллада. Просто молча указала ему на дверь. А теперь его Никита к себе вызвал.

– Кого?

– Да араба этого! Не тупи, Жирмуноид! Видимо, кто-то стуканул. Представляешь, что Никита может устроить?! До мордобоя дойдет! А нам с тобой…

– Кого я вижу?! – навстречу, раскрыв объятия, спускался Марк Ильич. Его лицо светилось от умиления. – Мужи науки спешат на грозную сечу!

– Ой! – отмахнулся Лугин. – Марк Ильич! Не сейчас!

В приемной, замерев на своем месте как статуя, сидела Клавдия Степановна. Ее лицо, некрасивое, с крупными морщинами, выражало безнадежность. Увидев нас, она только покачала головой.

– Шеф у себя? – спросил Лугин тревожно.

Клавдия Степановна печально кивнула.

– Он что, уже там?! Сириец этот? – испуганно уточнил Лугин.

Клавдия Степановна кивнула еще печальней и закусила губу.