Борис Житков - Очерки

А наверху гонит колесо зуб за зубом, только дегтем подмазывай, чтоб легче шло.

Ветер дует в крылья, прямо им в лоб, и, чем сильней нажимает ветер, тем скорей машут крылья. Ну а вдруг повернул ветер, сбоку стал дуть? Выходит, что и стала фабрика.

Нет! На то она и на одной ноге, на то у ней и хвост сзади. Вышел мельник и взялся за «вирло» — за хвост. Это толстенное бревно, иной раз из четырех-пяти бревен связано. Бревно идет из-под мельницы и наглухо с ней скреплено. На конце у него колесо. Простое тележное колесо — чтобы не бороздил хвост по земле, а катался бы легко и спокойно.

Вот за это вирло и поворачивает мельник свой деревянный завод лицом к ветру. А завод стоит на одной ноге. Это толстая свая — она и есть та ось, на которой вертится вся мельница: и с жерновами, и с крыльями, всем своим поставом поворачивается.

Глубоко забита эта свая — в ней вся сила, вся держава. Да и мельница прочно на нее насажена. А ну рванет ветрило и сдунет всю мельницу, как спичечную коробку?! Да нет, шалишь! Тут уж своя, деревенская, механика. Плотно все плотник уделал. Стоит в зимние шторма мельница на самом юру. Буран кругом, весь снег дыбом подняло. Бьет мельницу, треплет. А она стоит бочком и только от порывов подрагивает.

А как задули осенние ветры — потянулись крестьянские возы к мельнице. Даром что грязь, распутица, — всякому хлеба смолоть хочется. Очередь стоит.

Повернуть мельницу? Сейчас. Всем народом наваливаются на вирло. Да ведь бывает, что и не скрянуть. Лошадей впрягают. А то у мельника вокруг мельницы набиты сваи, и вот от сваи к свае перетягивает он канатом вирло. А на канате блоки — тоже целая механика. И бывает, что мельник вдвоем с работником канатами поворачивают за вирло целый дом.

Был бы только ветер — завертится мукомольная фабрика. Ну а вдруг остановить надо? Не бежать же на двор да не хвататься за вирло — мельницу от ветра отворачивать. А если скоро надо, сейчас?

И тут удумал деревенский механик. На чердаке у мельницы устроен стопор. Попросту сказать — бревно. Один конец бревна заправлен под стреху крыши, а другим концом накрывает это бревно ось, ту ось, что идет к крыльям. Стоит налечь этим бревном на ось, и затормозятся крылья. Станут. А надо отпустить — подними бревно и привесь за конец под крышу на петлю.

Так и орудует мельник. Случится починка, или что в жерновах неладно, — бежит мельник на чердак, скорей бревно с петли долой. Навалилось бревно на ось, тут и мельник сам животом на бревне повис для нажиму, для тяжести.

Крылья все тише, все ленивей поворачиваются, вот уж еле движутся. Тут уж слез мельник с бревна, притянул его веревкой потуже к полу и пошел чинить. Бревно уж за себя ответит! Не хитро, но уж честно и без отказу.

Подойдите к ветрянке, к деревянной коробочке, послушайте. Урчит в ней внутри, погрохивает, будто жует она. Она и жует, трет каменными зубами хлеб. А откуда силу берет? Духом, вольным ветром работает.

Было время, говорили: всю Москву плотник поставил. Да где те времена? Города пошли все каменные, мосты железные, на мельницах паровик ухает…

А все же глянешь на деревенскую механику — и чего человек из соснового бревна не нагородил! Ума-то, сноровки во всем, в каждом повороте! Без гвоздя иная изба сложена, а века простояла.

Глядишь и диву даешься.

Сижу я раз с моим приятелем-столяром в цирке. Он меня в бок толкает:

— Смотри, смотри! Ах, чтоб ты пропал. Без промаху!

На арене жонглер. Кладет на задок, на пятку стеклышко, ногой подбрасывает и ловит в глаз, как монокль: ногой дрыг — и стекло в глазу.

Мой приятель хлопает, ногами топочет.

— Ах ты шельмец, — кричит, — а ну еще! Бис! Бис! Пропади ты совсем!

А тот, как ему нипочем: ногой дрыг — и готово! Всю дорогу домой столяр мой прийти в себя не мог.

— Скажи ты пожалуйста: без промаху! Расскажи мне кто, в глаза наплевал бы.

Наутро в мастерской стругает планку, модель для отливки ладит: тут точно надо — по мерочке, по ниточке. Стругает и приговаривает:

— Скажи ты на милость: без промаху! Я подошел.

— Ты не перестругай — «без промаху»-то! Померяй!

А он провел ладошкой по планке и вывернул из верстака: ладно, готова.

— Мерил?

— Чего, — говорит, — мерить: двадцать два миллиметра.

Я за метр. Туда-сюда тычу метром, к окну, к свету: кругом двадцать два миллиметра!

— Когда же ты мерил? — говорю.

— Да вот было двадцать три с гачком. Протянул две стружки — вот и чок-в-чок.

— Без промаху?