Александр Иванов - Я грустью измеряю жизнь

Назвали его Ефимом Гавриловичем. Хотели вначале назвать Егором, да имя это набило в то время всем оскомину на зубах. Да что имя, иное и отчество так подкузьмит, что носителю его неудобно и откликаться.

Итак, Ефим Гаврилович — 129. Вы спросите, почему 129? Да потому, что это был трамвай ЕГ-129. Иногда водители, в основном девчата, называли его ласково Ефимушкой, чему он особенно не воспрепятствовал, а ежели когда и погладят его, он против ничего не имел, а даже наоборот.

Вот тут-то и вопрос: может ли трамвай что-либо иметь или чувствовать? Ведь у него, как говорится, Души нет, он как бы предмет неодушевлённый. Вот взять хотя бы какого-нибудь человека, зайца там или кошку, к примеру. В них с рождения, а может, и раньше Душа помещена самим Богом, они существа одушевлённые. Другое дело Трамвай, даже если он и ЕГ-129.

Вот здесь, оказывается, и содержится хитрая закавыка. Дело в том, что если одушевлённое существо обращается душевно к существу неодушевлённому, то последнее само в свою очередь становится одушевлённым. Впрочем, это рассуждение уже Ефима Гавриловича. А он очень любит порассуждать.

Часто Ефимушка перевозит людей умных и читающих, соответственно, умные книги и ведущих умные разговоры. И вот всё это он мотает, мотает на свои индукционные катушки.

Запустил как-то в себя Ефимушка пассажиров, помог им утрястись и в хорошем настроении катит себе по рельсам. Дорога у него прямая, приятно светит солнышко, и он рассуждает себе: «А всё-таки это здорово, я качусь по одним и тем же рельсам, по одному и тому же маршруту, и для меня как будто ничего нового. Я знаю, что за каждым поворотом, за каждым углом и домом, и это будет и завтра, и послезавтра, и так далее, и так далее — всё время… Стоп, машина, а что я сейчас делаю?» — спросил себя Ефимушка. И сам же себе ответил: «Я качусь по рельсам вот в это самое время, — продолжил, рассуждая в некой задумчивости, — я качусь по времени и пространству, в коем нет начала, ибо оно начинается с каждого момента снова и снова и так до…» Трамвай даже оторопело затормозил — и кстати! — потому что какой-то Пёс-лохматей пытался пересечь рельсы, — «…и так до бесконечности и до бессмертия в моём собственном представлении».

И такое возникло у Ефима Гавриловича ощущение прикосновения к тайне, к сокровенному, что оно наполнило его, переполнило и вылилось в трамвайных радостных сигналах: «Тр-тр-тр!»

Утихомирившись, он снова продолжил свои рассуждения: «Я качусь по рельсам в пространстве-времени, позади остаются дома, люди — это как бы прошлое для меня. Но они же живут и продолжают жить сами по себе в своей настоящей жизни. И впереди ещё только будут для меня остановки, дома, люди, но они уже существуют в своём настоящем. И я сейчас и, наверное, всю жизнь существую и буду существовать только в своём настоящем, только оно актуально…»

«Так, так, — в задумчивости постучал по стыкам рельс Трамвай, — актуально, а если неактуально или, лучше сказать, не более чем актуально? Значит, значит, есть только единый поток, есть только всегда, всегда. Нет прошлого, нет настоящего, нет будущего, есть только всегда, всегда, всегда!»