Александр Иванов - Я грустью измеряю жизнь

— Вороны! Ведьмы! Если хотя бы одна сволочь подойдёт к машине, убью вот этой лопатой! Задушу, разорву в клочья вот этими руками!

Старухи в оцепенелом страхе начали пятиться, и я, размахивая лопатой и что-то крича, как говорят военные, рассредоточил их по местности. И тут, как в сказке, когда изгоняется чудовище, начали появляться люди. Водитель молча полез к себе в кабину, подошли тётя и дядя и начали меня успокаивать, заохали, закивали головами другие люди, сваты взяли у меня лопату и пошли докапывать могилу.

Похоронили мы мать. Народ остался у могилы, начали раздавать стаканы, резать солёные огурцы. Я выпил полстакана и молча пошёл через кладбище и сквер к реке. Стоял на высоком с неровным спуском обрыве и курил. Рядом церковь, полинялая, с облезшей штукатуркой и в то же время архаичная и величественная. От церкви спад, затем выступ с жутковатым отвесом к воде. Наверное, с таких вот выступов бросались в воду, не останавливала и церковь. Вода насупившаяся, отяжелевшая, по желто-серой поверхности реки несутся наискось шершавые волны.

Смотрел я на всё это, и сделалось мне печально-грустно, как будто жаль было кого-то, наверное, себя.

В памяти всплыл ещё один эпизод. Во время службы в армии я был отправлен из одной части в другую. По дороге я решил рискнуть и заехал на несколько часов домой. И всё это время мать только и делала, что кормила меня домашними яствами, сетовала, что я худой, и умилённо смотрела, как я всё это наворачивал. Прощание было тягостным. Повзрослев и побыв в отдалении от дома, я уже начал понимать, вернее чувствовать, значимость матери в моей жизни, и хотелось это как-то выразить ей, но подворачивающиеся на язык слова казались выспренними, фальшивыми, сентиментальные же проявления в виде объятий, поцелуев в нашей семье не были приняты. Я молча шёл к выходу, и уже на подходе к двери меня накрыла жгучая волна любви и ощущение слитности с женщиной, которая шла позади меня. Тугой комок в горле перекрыл слова, я обернулся, распростёр руки к матери, но она молча их опустила и развернула меня за плечи вперёд. Я уже было взялся за ручку двери, но позади себя уловил движение воздуха, и вот уже спиной, сквозь грубую солдатскую шинель, я почувствовал, что мать прижалась ко мне, и через мгновенье она отчаянно поцеловала меня в спину.

Я стоял на высоком берегу реки и жил в том эпизоде, так же, как и тогда, в горле у меня сжимался тугой ком, но неожиданно он словно растаял, и слёзы медленно и горько-сладостно полились у меня из глаз. Я понял, что в жизни у меня наступает новый этап, что в нём будет много хорошего и плохого, но того прикосновения к большому и чистому, которое я испытал тогда, больше никогда не будет.

Пришёл на подворье тёти. Люди сливали друг другу на руки воду и смывали с лиц толстый слой пыли. Они как будто снимали с себя какую-то коросту, и лица их становились чистыми и светлыми.

Ну, я сижу у ней, она мне чай подливает и всё болтает, болтает, а мне припекает. Говорю:

— Ну ладно, хватит, побегу я домой.

А она:

— Да посиди же, я тебе ещё не дорассказала. Чайку попьём.

— Нет, — говорю, — некогда, да и в туалет я сильно хочу.

— Ну сходи в мой, — говорит она, — выйдешь на дворик и сразу направо по дорожке.

Выбежала я, семеню к туалету и приговариваю:

— Сейчас… сейчас… сейчас…

Открыла дверь, крючок опустила, трусы снимаю — раз! Быстро приседаю. А у нас унитаз. Свободно. А у неё стенка. И я об эту стенку этой самой. Полетела, согнувшись, головой в дверь, крючок выбила и согнутая, в раскоряку по дорожке потопала. Несёт меня, остановиться не могу, впереди ящик мусорный, а я руками трусы на ногах поддерживаю. Ну, думаю, воткнусь в ящик, надо сворачивать. И повернула. В кусты. Растянулась в кустах по земле, трусы на ногах, юбка кверху закинулась, эта самая наружу, отдышаться не могу и лёжа писаю. А тут она выбегает из дома и ко мне. Кричит сдуру:

— Я же тебе говорила направо, а тебя какой чёрт сюда понёс?! Туалет же вон там! — и ручкой показывает.

Лежу я, меня злость, досада разбирает. Кричу ей:

— Ах ты собака сиволапая! Сделала туалет на мою голову. Чтоб тебя, кобылу, с туалетом твоим взорвало!

А она мне:

— Тогда нам с тобой не об чем разговаривать.

И ушла. С тех пор мы с ней не разговариваем.

Недавно приехала из Англии моя старинная приятельница, побывала она на экскурсии и в Шотландии. И вот из этой самой Шотландии она привезла интересную историю, которую и рассказала мне. Я, с её позволения, попробую вам передать эту историю.