Хэнк Грин - Совершенно замечательная вещь

Толпа кричит. Одни люди стоят совершенно неподвижно; другие бегут. Во всех направлениях расползается паника. Чудо, что никто не умер в давке. Я чувствую, как теплый гель скатывается по моей спине, и вот Мартин Беллакур, мой собственный маленький Гаврило Принцип, лежит на земле, очень, очень мертвый. Я оборачиваюсь посмотреть на тело, но в нем едва можно узнать человека. Больше похоже на кучу грязной мокрой одежды.

Я перевожу взгляд с тела на Энди, затем на Карла и обратно на Энди. Я в шоке — ну, не буквально… пока что. Боль есть, и сильная, но я чувствую ее словно со стороны. Энди смотрит на камеру, покрытую темным гелем. Он вздрагивает, внезапно побледнев, и роняет ее на асфальт.

— Ты в порядке?

— Да, думаю, со мной все хорошо. — И затем я добавляю: — Хотя такое ощущение… будто у меня нож в спине. — Я поворачиваюсь, чтобы показать Энди спину, и новая волна боли проносится вверх по моей шее и вниз по спине. Я вздрагиваю, отчего становится еще хуже. Я чувствую, как нож вертится: любое движение левой руки — сущее мучение.

— Боже мой. Эйприл, в тебе чертов нож, — говорит Энди. И клинок, который всего на несколько сантиметров вошел в тело, со стуком падает на землю.

— Кажется, ты ошибаешься! — говорю я, у меня кружится голова, а свежий теплый поток крови начинает литься по спине. — Ой, Энди, это нехорошо. — Мы оба смотрим на нож, он чуть в крови, но по сравнению с причиненным ущербом кажется почти жалким.

Совсем небольшой предмет. Дешевая черная пластиковая ручка, куда складывается лезвие. Если хотите посмотреть, в Интернете есть его фото — в пакете для улик он выглядит еще унылее. Лезвие чуть шире моего пальца. Оказывается, ребра действительно проходят у самой поверхности спины, полагаю, чтобы защитить от такого рода травм.

Энди в ужасе уставился на меня. Его можно понять. Я хотела камеру, я хотела закончить видео, поэтому сказала:

— Камеру взять можешь?

— Нет! Что?! Эйприл, тебя ранили. Тебе нужно сесть. — А потом он закричал: — Эй! Нам нужна помощь!

Мне это не особо понравилось.

— Мы не просто так сюда пришли. Я половину реплики не договорила, — слабо сказала я. У меня кружилась голова, и внезапно каждый сантиметр моей кожи покрылся потом.

— Нет, Эйприл, ложись, ты упадешь в обморок. — Он шел ко мне, вытянув руки, готовый поймать меня.

— НЕТ, ЭНДИ, ДАЙ МНЕ ЧЕРТОВУ КАМЕРУ! — И с этим последним воплем я потеряла сознание.

Я пришла в себя примерно через двадцать секунд, лежа на асфальте в объятиях Энди. Команда новостей добралась до нас быстрее, чем полицейские или медики.

Любой, кто в тот момент смотрел новости седьмого канала или любую другую телевизионную станцию где-либо в течение следующей недели, видел кадры, где Энди сидит на земле, обнимает мое бессознательное тело, сквозь слезы просит о помощи и пытается меня разбудить. Выступившая кровь образовала круглое пятно на пиджаке, и Энди старался его зажать. Это все очень драматично. Телевизионщики, как правило, не показывали, как я прихожу в себя, предпочитая лаконичность кадров, где я нахожусь без сознания и лежу бревном.

Они также не показали ту часть, когда прибыла полиция Нью-Йорка и вербально разорвала всю съемочную группу на клочки.

Во рту горький привкус, в глазах все еще темно, но к этому моменту я уже пришла в себя.

— Энди, спасибо. Прости меня, — шепчу я, когда двое полицейских начинают его допрашивать.

Энди отвечает на их вопросы; у одного полицейского в руках блокнот. Энди говорит им наши имена и что случилось, а затем пытается объяснить грязь вокруг нас и происхождение испачканной кучи одежды, которая раньше была Мартином Беллакуром, и предсказуемо терпит неудачу.

Тогда он просто взрывается:

— Послушайте, офицер, я понимаю, что вы делаете свою работу, но ее ранили, и я не знаю, что делать. Можно позвать кого-то на помощь?

Вдруг я подаю голос и почти кричу:

— Я согласна! — Отчего перед глазами снова кружатся звезды. Понятия не имею, почему никогда не могу заткнуться. Вот как мне следовало назвать эту книгу:

«Я понятия не имею, почему никогда не могу заткнуться: история Эйприл Мэй».

В любом случае это действительно работает, и полицейские пропускают фельдшеров. Их четверо, возможно, восемь, возможно, шестнадцать, и все они очень милые.

— Здравствуйте, мэм, я Джессика, это Митти, мы парамедики, и у нас к вам будет несколько вопросов. Очень важно, чтобы вы ответили правдиво.

Джессика пробегается по вопросам, которые, очевидно, задавала уже миллион раз: «Где болит, мэм? — Ну, в основном дыра в спине, где был нож. — Вы принимаете наркотики? — Нет. — Есть аллергия на какие-нибудь лекарства? — Нет. — Можем ли мы снять с вас эти очень дорогие вещи? — Ну, я все равно уже испачкала их кровью. — Тут больно? — Немного. — А тут? — ААААААААААААААА!»