Этгар Керет - Внезапно в дверь стучат

— Это скорее символическое, — говорят они извиняющимся тоном, — и не только от меня — от всего отделения.

И вообще, трудно вручать подарок после такой потрясающей истории о львенке. Пнина говорит спасибо и обнимает Усы — несколько неожиданный жест, если учесть, что они незнакомы (по крайней мере, Пластырь так думает). Пнина настаивает, чтобы Усы пока что оставили подарок у себя и отдали его потом лично Авнеру. Она, Пнина, уверена, что Авнер так обрадуется, он всегда любит подарки. Последнее высказывание заставляет Брови испытать неловкость за то, что они пришли без подарка. Пластырь тоже ничего не принес, но он и есть ничего не ест, а Брови уже успели умять шесть брускетт, два куска селедки и суши с осьминогом, про которые парень с подносом не без нажима дважды повторил, что они некошерные. Брови знают, что им не надо было приходить, но теперь им остается только ждать появления Авнера и остальных гостей, а уже потом, под покровом вечеринки, слинять. А пока это не произойдет, они тут застряли, они это знают, — намертво застряли. Вот только миновало уже двадцать минут с тех пор, как они вошли в дверь, и больше ни один гость не появился.

— Когда, вы сказали, придет Авнер? — спрашивают Брови, изображая непринужденность.

Это не срабатывает. Пнина тут же начинает нервничать. Он уже должен быть здесь, говорит она, но он же не знает про вечеринку, так что может оказаться, что он немножко задерживается. Она наливает Бровям бокал вина. Брови вежливо отказываются, но она настаивает. Пластырь спрашивает, есть ли коньяк. Это очень радует Пнину, и она бежит на своих тонких каблуках к барному шкафу в углу гостиной и достает бутылку. У ребят из кейтеринга наверняка тоже есть коньяк, говорит она, но не такой хороший. На всех гостей бутылки наверняка не хватит, но в нашем маленьком интимном кворуме давайте выпьем по рюмке. Она наливает коньяку еще и себе, и Усам, и они поднимают рюмки. Усы, видя, что никто не собирается произносить тост, торопятся взять эту обязанность на себя. Они желают всем собравшимся побольше вечеринок и побольше сюрпризов — приятных, конечно. А Авнеру они желает не задерживаться слишком сильно, а то к его приходу уже нечего будет пить и есть. Они с Пниной смеются. Брови чувствуют, что эта фраза целит в них. Это правда, они много съели с тех пор, как пришли, но им все равно кажется, что со стороны Усов мерзковато толкать их под поезд ради шутки. Да и Пнина — им обидно, что она смеется от этой гнусной подколки, демонстрируя коронки, которых у нее бы не было, если бы не Брови. Они решают, что все, пора идти. Они уйдут вежливо, чтобы никого не задеть, но, при всем уважении, дома их ждет жена, а здесь им ничего не светит, кроме несколько натянутой обстановки и некошерных суши.

На прощальное мычание Бровей Пнина реагирует радикально.

— Вы не можете уйти, — говорит она и вцепляется в их руку. — Эта вечеринка так важна Авнеру, а без вас… И так почти никто не пришел. — Люди еще придут, спешит заверить она, они наверняка просто застряли в дороге, сейчас время пробок, но если Авнер придет раньше, он откроет дверь и увидит всего двух человек. Не считая команды кейтеринга, конечно. Это может подействовать угнетающе. А ведь последнее, что нужно человеку в его пятидесятый день рождения, — чувствовать себя подавленным. Это же и так тяжелый возраст. А у Авнера и так в последние месяцы был очень нелегкий период, даже и без пустой гостиной, которая встретит его по возвращении домой.

— Три — это тоже мало, — замечают Брови со злобной проницательностью. Честно говоря, добавляют они, на месте Пнины они бы просто все отменили и попытались свернуться прежде, чем Авнер придет. Пнина торопится согласиться. Она зовет начальника кейтеринга и просит, чтоб они прекратили заносить еду и с командой подождали внизу в пикапе. Когда придут остальные гости, она напишет СМС и они снова могут подниматься. А до тех пор, объясняет она всем, не выпуская руки бровастого, мы посидим тут, в уголке гостиной, и подождем Авнера с бокалами в руках. Может, ей с самого начала следовало подумать о чем-то более интимном. В конце концов, пятьдесят — не возраст плясок и ревущей музыки, пятьдесят — скорее возраст захватывающих бесед с глубокими и близкими людьми. Брови сказали бы ей, что никто здесь не близок с Авнером, но они видят, что Пнина уже на грани слез, и решают промолчать и дать ей увлечь их на диван. Она усаживает Брови, Пластырь и Усы тоже спешат сесть. Усы — чемпион мира по успокаиванию, в их жизни было уже немало разговоров с клиентами, потерявшими все свои деньги в результате краха той или иной инвестиции, и Усы всегда знали, как себя вести, особенно с женщинами. Они сыплют анекдотами, разливают всем напитки, успокаивающе кладут ладонь на бледное плечо Пнины. Если бы здесь появился посторонний, он бы точно решил, что они пара. Пластырь тоже неплохо вписывается в картину. В его пользу работает то, что ему некуда пойти. У него жена, которая всегда выглядит так, будто у нее умер близкий, и несносный двухлетний ребенок, которого сегодня положено мыть Пластырю. Здесь же он может сидеть, выпивать понемножку, тусить с теми, кто преуспел в этой жизни чуть больше него — по крайней мере, с финансовой точки зрения, — и формально это считается работой. И когда он вернется домой — а вернется он поздно, — ему достаточно будет скорчить усталую мину и рассказать, как ему весь вечер высаживали мозг, а ему ничего другого не оставалось, кроме как улыбаться и терпеть, потому что они важные клиенты. «Так-то оно, — скажет он, — я ради заработка должен выслушивать чужие глупости, вот так же, как ты должна…» — и тут он умолкнет, словно бы у него вылетело из головы, словно бы у него из памяти улетучилось, что уже больше двух лет она не работает и весь груз ложится на его плечи. Тут она наверняка заплачет и скажет, что она не виновата в своей послеродовой депрессии, что это известный медицинский факт, что это не ее фантазии, это химия, это как болезнь. Если бы она могла, она бы смерть как хотела вернуться на работу, но она не может, она просто не может… А он прервет этот поток и извинится. Скажет, что вообще не имел ничего в виду, что у него просто случайно вырвалось. И она ему поверит — или не поверит. Между ними столько пустоты, поэтому какая теперь разница. Усы словно понимают все, что промелькнуло у Пластыря в голове, и подливают ему еще коньяку. Эти Усы прямо нечто, думает Пластырь, совершенно уникальный парень. А вот Брови, наоборот, немножко напрягают, эдакий невротик. Когда они только пришли, он все время ел, а теперь лишь смотрит на часы и чешется. Раньше, когда Пнина пыталась убедить его остаться, Пластырю почти хотелось вмешаться в разговор и сказать ей отпустить Брови, дать им уйти, да и все. Никому они тут не нужны. Можно подумать, они друг детства Авнера или еще что — всех-то дел, зуб посверлил. И вообще, если подумать, немного странно, что кроме них троих никто не пришел. Что это говорит о действительно близких друзьях Авнера? Что они настолько эгоистичные? Что он сделал им больно? Может, это говорит нам, что таких друзей вообще нет?