Этгар Керет - Внезапно в дверь стучат

— Вы хотите с нами судиться? Если да, вы зря теряете время. У нас с Зивой ни гроша за душой нет, слышите? Ни гроша.

От этой фразы мама расплакалась только горше, а Ошри пробормотал, что, мол, у него ни к кому нет никаких претензий, и смылся. У кладбищенских ворот, когда Ошри клал одноразовую картонную кипу в деревянный ящик, его перехватила сестра Нати и извинилась за папу. Собственно, не то чтобы извинилась — просто сказала, что папа дебил и Нати всегда его ненавидел. Этот папа, оказывается, всегда считал, что все вокруг хотят его нагреть, так что в итоге это и правда случилось: его партнер несколько месяцев назад сбежал с кассой.

— Если б Нати увидел, он бы лопнул со смеху, — сказала сестра и представилась.

Ее звали Мааян, и Ошри по привычке не стал пожимать ее протянутую руку. Он уже столько раз притворялся, будто его рука полностью парализована, что иногда забывал пользоваться ею, даже когда был один дома. А Мааян совершенно естественно заменила рукопожатие легким прикосновением к его плечу — прикосновением, которое, честно говоря, слегка смутило их обоих.

— Странно, что ты сюда пришел, — сказала она после короткого молчания. — Где ты и где Нати? Ты же его не знал.

— Жалко, — сбился Ошри.

Он хотел сказать, что это совсем не странно. Что между ним и ее братом есть какой-то неразрешенный вопрос. В тот день в кафе было столько народу, но Нати упал именно на него. И сегодня он, Ошри, пришел, потому что хотел понять, из-за чего так вышло. Но, прежде чем это сказать, он успел сообразить, что прозвучит идиотски, и взамен спросил, почему Нати покончил с собой, — такой молодой парень и вообще. Мааян пожала плечами. Ему показалось, что он не первый ее об этом спрашивает. Перед расставанием он дал ей свою визитку и сказал, что если Мааян понадобится помощь — неважно в чем, в чем угодно, — пусть позвонит, а она улыбнулась и поблагодарила, но сказала, что она человек, который отлично справляется сам. А потом задержала взгляд на визитке и спросила:

— Ты страховой агент? Как странно. Нати всегда ненавидел страховки, говорил, что страховка — это плохая карма. Что покупать их — это как бы противоположность вере в то, что все будет хорошо.

А Ошри стал защищаться и объяснять, что многие молодые люди так думают, но когда у тебя дети, все иначе. И можно сколько угодно верить, что все будет хорошо, но осторожность никогда не помешает.

— Если тебе все-таки что-нибудь понадобится, — сказал он, когда она уходила, — звони. Я обещаю не впаривать тебе страховку.

Она улыбнулась и кивнула. Оба знали, что она не позвонит.

Когда он шел с кладбища, ему дозвонилась жена. Просила вместо нее забрать дочку с кружка, и Ошри сразу согласился, а когда она спросила, где он, соврал, что сейчас в Рамат-А-Шароне, на встрече с клиентом. Он сам себе не мог объяснить, почему соврал. Не из-за прикосновения, которое все еще чувствовал на плече. И не из-за того, что безо всякой причины пошел на поминки. Если по-честному, он просто боялся, что она сообразит, как сильно он благодарен этому парню, Нати, который, видимо, был не менее умным, успешным и любящим, чем Ошри, но все-таки решил сказать: «Нах» — и выпрыгнуть из окна. Когда он забрал Мейталь после кружка и она гордо продемонстрировала ему самостоятельно собранную разноцветную модель самолета, он громко восхитился и спросил, когда она собирается полететь на этом самолете к небесам.

— Никогда, — дочь пронзила его презрительным взглядом. — Это же просто модель.

А Ошри смущенно кивнул и сказал, что она очень мудрая девочка.

Сладких снов

С того самого несчастного случая они с женой гораздо меньше занимались сексом. Они никогда об этом не говорили, но он чувствовал, что и ей нормально. Как будто она так радовалась его возвращению, что подробности неважны. Если же они и спали вместе, это было приятно. Не менее приятно, чем раньше, только вот его жизнь теперь представала перед ним в новой перспективе. В перспективе, где существует другой мир, и чтобы попасть в него, нужно, чтобы кто-нибудь упал на тебя с высокого этажа; в перспективе, которая словно бы делала мелким все вокруг. Не только секс, но и его любовь к жене, его любовь к девочке, всё.

Наяву он не помнил, каков он — мир комы, и не смог бы описать, если бы попытался. Он пробовал лишь однажды, когда сидел со слепой женщиной над полисом страхования жизни. Непонятно, почему он решил, что именно она его поймет, и в любом случае после трех фраз ему стало ясно, что он просто пугает ее, и он замолчал. Но во сне он туда возвращался. И эти сны, сны о коме, возникали все чаще и чаще. Он чувствовал, что впадает в настоящую зависимость от них. По вечерам, задолго до того, как лечь в постель, он начинал дрожать от предвкушения, как беженец, что после долгих лет на чужбине садится в самолет домой. Смешно, но иногда от возбуждения он не мог заснуть и лежал в постели, замерзший, рядом со спящей женой и успокаивал себя всякими глупостями. Например, мастурбацией. С той самой встречи на кладбище он всегда во время мастурбации думал о Мааян и о том, как она дотронулась до его плеча. И не потому, что она была красивой. И не то чтобы она не была красивой. Она обладала эдакой хрупкой красотой, красотой, источник которой — юность, красотой с коротким, очень коротким сроком годности. У его жены тоже когда-то была такая красота, много лет назад, когда они познакомились. Но он думал о Мааян не из-за этого, а из-за ее связи с человеком, который помог ему попасть в мир цвета и тишины, и, мастурбируя на нее, он словно бы мастурбировал на этот мир, который внезапно благодаря ей принимал форму женщины.