У выхода из парка «Меир» Рональ приметил быстрое собачье движение в кустах, но после недолгого мига наблюдения его разбитая надежда материализовалась в низеньком бородатом силуэте Шнайдера. Рональ, обычно посещавший парк исключительно в дневные часы, изумился столь поздней встрече со Шнайдером. Первой мыслью, пришедшей ему в голову, была мысль о том, что Шнайдер каким-то собачьим шестым чувством почуял пропажу Чорного и сбежал из дома, чтобы присоединиться к поискам, но знакомый свист, разнесшийся по парку, развеял эту романтическую иллюзию, и следом за свистом вскоре явилась Альма, красивая хромая госпожа Шнайдера. Альма в свои двадцать пять была одной из красивейших женщин, которых Роналю доводилось видеть, тем более хромых. Она пострадала в совершенно дурацкой автоаварии и на деньги, полученные в качестве компенсации, купила полностью отремонтированный пентхаус в центре, на улице Михаль. Без сомнения, радикальная встреча Альмы с ужасным водителем и прекрасным адвокатом (однажды она даже назвала Роналю его имя, но поскольку на горизонте у Роналя не маячил никакой иск о возмещении ущерба, он поспешил это имя забыть) переместила ее жизнь из одной, заранее предписанной, колеи в другую. Люди всегда говорят, что расстались бы с любыми сокровищами на свете, лишь бы вернуть здоровье, но правда ли это? Альма, насколько можно было судить с расстояния вытянутого поводка, всегда улыбалась такой подлинной улыбкой, что Рональ поначалу пытался скопировать ее в деловых целях и даже несколько раз репетировал перед зеркалом, прежде чем сдался и выбрал другую улыбку, попроще. Ее улыбка была постоянной, она располагалась на лице в качестве базовой опции и в то же время не была застывшей или искусственной, а постоянно реагировала на происходящее вокруг — росла, уменьшалась, становилась удивленной или циничной по мере необходимости, — но всегда была на месте и оставалась расслабленной. Улыбалась бы Альма так же, если бы была бедной и без куска платины в ноге? Или улыбка была бы тогда другой, менее умиротворенной, более напуганной неясным финансовым будущим и старостью, которая разрушит ее совершенную красоту?
— Я не знала, что вы с Чорным и ночью сюда приходите, — сказала Альма и заковыляла к световому пятну у входа в парк.
— Мы нет, — в отчаянии простонал Рональ. — Чорный убежал, — добавил он и поспешил уточнить: — Потерялся…
Шнайдер плясал вокруг него с раздражающей веселостью глупого и не слишком чувствительного шнауцера.
— Он не понимает, — извинилась Альма. — Он чувствует запах Чорного у тебя на одежде. Он думает, Чорный тут.
— Я знаю, я знаю, — пробормотал Рональ и вдруг, совершенно внезапно, расплакался. — Но нет, нет, он не тут. Может, он уже умер. Задавили, или дети его мучают где-нибудь на заднем дворе, сигареты об него тушат, или муниципальные инспекторы…
Альма успокаивающе положила руку ему на плечо. Ее рука была влажной от пота, и эта влага была по-своему приятной, какой-то нежной и живой.
— Ловцы собак по ночам не работают, а Чорный — умный пес, нет шансов, что его собьет машина. Вот если бы это был Шнайдер… — сказала она и бросила на своего веселящегося шнауцера печальный и любящий взгляд, какой красивые девушки всегда приберегают для своих уродливых подруг. — Тогда бы нам было о чем беспокоиться. Но Чорный умеет устраиваться. Я прямо вижу, как он сейчас подвывает у тебя под дверью или грызет какую-нибудь краденую кость у подъезда.
Рональ мог позвонить Ниве и спросить, вернулся ли Чорный, но предпочел пойти домой и выяснить сам. Дом был рядом, а еще — именно из-за того, что Альма сумела вселить в него надежду обнаружить Чорного дома, — он не хотел, чтобы хорошую новость ему сообщила Нива. «Мы с ней, — подумал он, — давно должны были расстаться». Он вспомнил, как однажды смотрел на спящую Ниву и представлял себе ужасный сценарий: она погибает в теракте, а он раскаивается в своей измене и плачет от стыда в прямом эфире «Нового вечера» [16] «Новый вечер» — ток-шоу, последовательно выходившее на нескольких израильских телеканалах.
, успешно выдавая эти слезы за слезы чистого горя. Эта мысль, вспомнил он, была печальной и ужасной, но он удивительным образом испытал облегчение. Как будто такое стирание Нивы из его мира освобождало место для чего-то другого — с ароматом, цветом, жизнью. Но не успел он снова почувствовать себя виноватым, в фантазию пробралась Ранана, после смерти Нивы поспешившая переехать к нему — сначала чтобы сочувствовать и поддерживать, а потом просто так, без повода. Рональ продолжал плыть по волнам фантазии, пока Ранана не сказала: «Или я, или Чорный», — и он выбрал Чорного и остался в квартире один. Без женщины. Без любви, не считая любви Чорного, от которой, честно говоря, только обострялось то ужасное одиночество, которое Рональ называл своей жизнью.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу