Дмитрий Пригов - Места

Так вот. А тем временем бык разворачивается вдали. Точка, в которую он превратился, развернулась мигом, то есть ей и не надо было разворачиваться, а просто начала обратное движение. Но тот, другой, облакообразный, разворачивается медленно, чуть изменяясь и деформируясь при этом. Ветер, или просто поток воздуха снес в ту сторону все звуки и шорохи, так что я стоял среди полнейшей тишины, даже среди отсутствия и самой тишины-то. И вот он понесся назад. Он несется в некоем роде коридора над ним, где не летают птицы и воздух белесее. Боковым зрением я замечал, как по краю света скользили серыми потешными галочками птицы, видел и синие полоски итальянского неба. Но над собой я видел увеличивающегося резкими сменами кадров быка и бегущих <���вслед> ему галдящих людей. Они бегут не то чтобы радостные и не то чтобы <���возбуждаемые> им, но какие-то возбужденные, без тени горя, страдания или веселья на лицах. Они просто возбуждены тем, что бегут, а бегут, потому что возбуждены. Домики их родной деревушки все висят в воздухе и поблескивают. <���Шагах> в двух от меня голова быка резко затормозила, задрожала вся, и задрожала вокруг природа, сбились ее контуры и очертания, и очень медленно возвратились на места. Бык наклонил свою нечеловеческую голову и тяжело вынюхивал что-то. Я стоял за деревом легкий, словно приподнятый. Бык смотрел на меня снизу и передними монолитными ногами стал рыть яму. Похож он был на кого-то дико знакомого мне бородатого человека с черным светом в глазах. Кто это? На кого похож? Вырыв яму, он стоял на дальнем ее краю. Он медлил, <���ждал> ли знака? Свистка? Крика? Моего неверного движения? И в этот миг — надоумил ли кто? — я осенил себя крестным знаменьем. И бык стал уменьшаться Нет! Нет! Нет! Вру! Я сам, словно какими лучами, стал отталкиваться от него этим крестным знаменьем и медленно воспарять, чуть-чуть вращаясь винтообразно. Вращение усиливалось. И завертелся, закружился весь мир внизу меня сизым, пыльным вихрем. Когда же оказался я на страшной высоте, кружение внезапно остановилось, и мир снова стал чистым и прозрачным с синим итальянским воздухом. И только бегала далеко внизу по опушке леса маленькая черная собачонка и гавкала так звонко и одиноко: «Гав, гав, гав».

Пушкин Александр Сергеевич (1799–1837) — шатен, среднего роста, нос приплюснутый, русский негр, беспартийный, родился в 1917 году.

Где жил, точно сказать не могу, кажется за границей. Издавал подпольный журнал не то «Колокол», не то «Искру».

Женат был 3 раза — на Гончаровой (русская, беспартийная), на Исаевой (русская, беспартийная), на Книппер-Чеховой (кажется, русская, кажется, точно помню, беспартийная).

Но что есть жена поэта, спрошу я вас? Уж, конечно, не та, что говорит: «Пошел бы ты, вымыл посуду, а то сидишь без дела и в потолок пялишься». И не та, что говорит: «Ты меня совсем не любишь, не замечаешь, все в потолок пялишься». И, конечно, не та, что говорит: «Пойдем-ка скорее в постель, а то что-то ты все в потолок пялишься». Так что же она есть — жена поэта? Нет жены для поэта!

В возрасте 70 лет покончил с собой от неразделенной любви к Денисьевой (в девичестве Брик) в своем родовом поместье Ясная Поляна.

И вот что интересно: родись он, Пушкин, веком раньше — то даже трудно и предположить, кем бы он стал. А родись он веком позже — тоже трудно предположить.