Ринат Валиуллин - Безумие [litres]

– Какое красивое здание, что-то я его раньше не замечала, – задрала голову вверх Шила.

– Театр кукол, – проходили мы сквозь толпу людей, что мирно болтали и курили у дверей.

– Тогда понятно, почему не замечала.

– Видимо, первое отделение закончилось, антракт. Может, зайдём?

– Я с детства не люблю кукольные мультфильмы.

К тому же у нас нет билетов.

– Надо бороться с детскими комплексами. Пошли, мы всегда так ходили раньше.

– А я не ходила, училась, как проклятая. Хотя не могу сказать, что это было неинтересно.

– Филологическая дева. Ты такая умная! Наверное, хорошо училась?

– Да, на собственных ошибках.

– Ну, так мы идём, – взял Марс за плечи Шилу и потянул к входу, который уже потихоньку засасывал зрителей.

– Я не люблю авантюры, – всё ещё препиралась Шила, хотя ей очень хотелось совершить какое-нибудь крошечное преступление, за которое не посадят, даже не поставят в угол.

– Просто ты не пробовала.

– Верно, вдруг понравится.

– Даже не сомневаюсь. С преступлениями, как с чувствами, они сильнее нас, от этого страшно интересно.

Места были далеки от сцены, когда свет начал садиться, мы перебежали в первый ряд, где я давно уже заприметил пару свободных мест. Зрители в театре, словно яйца в одной безразмерной бархатной подложке. Яйца в театре вылуплялись дважды – в антракт и по окончании. В этот момент рождалась публика, она начинала щебетать и хлопать крыльями, словно пыталась взлететь.

Главная героиня, как и подобает главной, влюблена, безответно. Полные эмоций глаза и пронзительно добрый голос. По её искренней улыбке было видно, что она отчаянно ищет позитива при полном крушении надежд. Она общалась с близким другом, настолько близким, что о сексе не возникало даже и мысли, ему она была готова выложить всю свою жизнь. Потому что тот был женат, а значит не опасен.

В антракте мы ели мороженое:

– Что нас может объединять? Мы такие разные.

– Главное у нас общее.

– Что именно?

– Закрой глаза, скажу.

– Ну, закрыла.

– Теперь открой рот.

Я положил Шиле за губы полную ложку мороженого:

– Догадалась?

– Мы оба любим шоколадное мороженое, – заулыбалась Шила, растворяя во рту прохладное блаженство.

– Как тебе спектакль?

– Модель идеальной женщины.

– Да. Сильная женщина, глядя на таких, не хочется ставить на себе крест, – смотрела, как тает мороженое, Шила. Потом ложкой подбирала разводы.

– Любить, как это сложно, когда уже обломали.

– После такого быть любимой уже расцениваешь как большую удачу. А влюбиться, как эта девушка, и подавно.

– Знаешь, есть такой психотерапевтический трюк, когда одну привязанность заменяют другой, ну, к примеру, наркоманов подсаживают на чай или йогу. Он так же остаётся в плену зависимости, но уже другой. Или другого, как в этом спектакле героиня.

– Ну, да. То есть наркотики, алкоголь, табак – это просто способ избавиться от своей независимости? – вытерла салфеткой шоколадные следы с губ Шила.

– Или замужество, тоже своего рода привязанность или начальная стадия зависимости. В общем, привязанность – это такой поводок, который в лучшем случае привязан к конуре, в худшем к столбу.

– Я не говорю о бытовой. Ты не понимаешь, что такое настоящая привязанность. Если раньше я пила из его рук при каждом прикосновении, то теперь бухаю из них и не могу остановиться.

– Значит, у вас уже отношения?

– Несомненно, у нас с тобой отношения. Я пытаюсь строить, а получается только городить.

– Да погоди ты строить отношения, для начала надо разрушить устои.

– Мне не хочется ничего разрушать. Любить хочу, как в последний раз.

– А мне бы хотелось, как в первый.

– Ты понимаешь что-нибудь своим женским сердцем?

– Неа.

– Я тоже, – посмотрел я на соседку справа, бабушку лет 70, которая впитывала внимательно каждую реплику губкой своих милых морщин. На коленях у неё лежала программка. Я стал изучать скрупулёзно бумажку, пытаясь разобрать буквы. Бабуля посмотрела на меня, потом поправила юбку. Я попросил у неё буклет одним кивком головы:

– Что? – зашипела сконфуженно старушка.

– Вы не так меня поняли, мне бы программку.

– Всё я поняла, – улыбнулась мне сама её мудрость.

Я уткнулся носом в историю спектакля и быстро промотал глазами в потёмках контекст пьесы до последнего абзаца: «Она никогда раньше не сталкивалась с такого рода жестокостью: долго всматривалась в его глаза. Там больше не было ничего такого, что могло бы её любить». Потом я передал историю Шиле.