Ринат Валиуллин - Безумие [litres]

– Да, и ещё одно, Артур. Пожалуй, самое главное, я был с твоей женой. Ты счастливчик. Что я могу тебе о ней рассказать? Приятная, тёплая, вкусная женщина, каких много, от всех остальных она отличалась тем, что любить её было непросто, а не любить и вовсе невозможно. Короче! Шила, она носит моего ребёнка.

После этих слов Артур опустил топор, тот вывалился из рук и, сделав ход конём, обессилевший, отвалился буквой «Г» под ноги. «Вот кусок дерьма», – Артуру вдруг дико захотелось позвонить Шиле, чтобы развеять злостную клевету. Он посмотрел на истерзанную дверь. Старуха была мертва. Старуха-любовь. Ему тоже захотелось вдруг умереть. Впереди к лобовому стеклу хищно приближалась жёсткая земля. Самолёт будто задрожал от страха, сбивая верхушки деревьев. Внизу, как на карте, приближённой до максимума, уже были видны улицы, машины, люди, лица. Низколетящая стальная туша разбудила небольшой городок. Птица падала. Маленькая обезумевшая кучка людей, находящихся в самолёте лучше представляла, что происходит, в отличие от тех, которые внизу, на земле суетились по своим делам. Те ещё не понимали, что их стравливают с другими.

– Приготовились, Марс начинает стыковку с Землёй. Вау. Ёба… вошь… Красиво умираем, Артур!! Ё…

Во время весны частенько наступала зима, стоило ему только не позвонить. Она брала одну и ту же книгу и делала вид, что читает. Шила знала: хорошие романы не заканчиваются. Скоро вернётся Артур. Он был так сильно увлечён своей работой, что ему непременно хотелось этим увлечь кого-нибудь ещё. Раньше он был король – Артур, он мог бесконечно говорить о небе. И даже по телефону они общались иначе:

– Опять маникюр?

– Как ты догадался?

– Это нетрудно. Неужели надо его делать так часто?

– Это меня успокаивает.

– Почему же я тогда нервничаю?

– Природный баланс. Мне важно хорошо выглядеть.

– Я не думал, что тебе это так важно.

– Ты не думаешь, потому что я всегда в форме. А другие ещё как думают. От других взглядов, бывает, такое послевкусие остаётся.

– Кстати, я тоже в форме, если ты не замечаешь.

– Замечаю. Ты зайдёшь сегодня?

– И не раз.

– Ты хоть когда-нибудь можешь быть серьёзным?

– Не пытайся оцифровать мою страсть. Я сад, где можно вековать.

– Стихи?

– Нет, твоя проза жизни.

– О чём они?

– Люби меня, это окупится, а прибыль получим детьми.

Теперь не только стихов, не было даже прозы, теперь Артур всё больше молчал. Только обещал, что всё будет хорошо. «Плохо, когда мужчина превращается в обстоятельство, ещё хуже, когда в обещание».

Он вернулся, поцеловал жену, помыл руки, молча сел есть. Улыбнулся, рассказал анекдот, и Шиле стало совсем грустно, анекдот был про любовницу, которую брали куда угодно, но не замуж.

«Мы не плачем, мы терпим, когда нам больно. Поставив очередную запятую, прерываем свою прозу жизни роскошную и, сделав пробел, тянем дальше ту же мелодию до припева. Потом мы, набравшись мужества, а женщины женственности, начинаем с красной строки нечто новое, с большой буквы, по крайней мере так кажется, в то время как чьё-то новое имя уже привыкает к нашему слуху. Все строят одну и ту же дорогу, к счастью. Хочется её проложить как можно прямее, но получается, как получается, там объезд сделаешь, здесь на мост время потратишь, необходимо нырнуть в тоннель, предварительно включив фары. Хуже всего, когда втянешь в свой проект ещё и любимого человека. Так как стройка затягивается, потому что финансы, потому что здоровье, и вот она уже рискует не закончиться никогда. В итоге наслаждаешься теми редкими перекурами во время работы. Начинаешь пенять на государство, которое могло бы пропустить к этому самому счастью железную дорогу, могло бы пропустить пару бокалов шампанского, чтобы стать добрее к своему народу, щедрее к своей рабочей силе. Как не пенять, когда перед тобой вдруг закрывается шлагбаум, как перед Артуром, и теперь он вынужден пропускать длиннющий состав цистерн, полных послушания и терпения. Но я-то здесь причём. Да, я жена. Ну, и что, почему? Я должна идти по лабиринтам его мозга, чтобы прийти к своему счастью, с чего он взял».

Я поужинал и молча сидел перед Шилой за кухонным столом. Это и был мой десерт. А я? Сейчас я был той самой чашкой кофе, в которой не хватало сахара. Я чувствовал, что кофе Шила больше не хотела. «Но почему?» – бежал я снова и снова из дома на работу уже без дежурного: «Ты куда?»

«Куда я? Я к тебе. Попробую подойти с другой стороны, если она существует».