Макс Неволошин - Срез

Люди, о которых я рассказываю, более-менее терпимо относились к домашним насекомым. А значит, сколько не трави, всегда есть шанс получить живой сюрприз. Но это, как выяснилось позже, был детский лепет. Когда за стеной поселился художник Айдархан, меня заколбасило всерьез. Айдархан, друг степей, оказался чудовищным засранцем. Как только наступала его очередь мыть санузел, Айдархан забывал русский язык. «Жок! Шык уйден! — гневался он. — Дик шыкты!» Свинством и запахом его жилище походило на классический бомжатник. По столу, огибая пизанские башни грязных мисок, задумчиво бродили тараканы. Впрочем, они бродили повсюду — индивидуально, семьями и группами наподобие туристов. Айдархан, такой же задумчивый, часами насиловал банджо, глядя вглубь себя. Его сосед, эталон флегматичности Вова, не парился на эту тему. Если таракан заползал на мольберт, Вова хмыкал в бороду и аккуратно ставил его на пол.

Вскоре искатели новых территорий зачастили ко мне. Дихлофос убивал меня быстрее них. Вместо павшего бойца являлись десять свежих. Заснуть мне удавалось только пьяным. Я всерьез планировал долбануть Айдархана сзади чугунной сковородкой. Как-то раз поплакался на жизнь Лене, девушке философа Саши.

Лена, тоже философ, появилась на свет в Благовещенске. Мне сказали, что там преобладают китайцы. На политических картах made in China это давно их земля. Лена, продукт смешанного брака, обладала миловидной азиатской внешностью. И от этого сильно комплексовала. Она мечтала сделать пластическую операцию и заиметь европейское лицо. В остальном — славная девушка: веселая, улыбчивая, компанейская. Гулянок и танцев не пропускала. Пользовалась успехом, но любила только Сашу.

Саша защитился и уехал, наказав друзьям присматривать за Леной. Она по-прежнему тусила с нами. Компания и треп напоминали ей о Саше. И вот я захожу к Лене по делам. Рассчитываю на халявный ужин. 93-й год, время самое диетное.

— Гречневую кашу будешь?

— Я все буду. Даже спирт «Рояль».

— Садись. Чего такой грустный? С похмелья?

— Ага. Сплю плохо. Зафакал один придурок.

И рассказал.

— Omnia relativum est, — усмехнулась Лена, — подумаешь, тараканы. Ты наших кафедральных змей не видел. Вот кого надо бояться. Это чистый террариум. Иди, я тебе фокус покажу.

Мы подошли к окну. Лена медленно отогнула край занавески. На внутренней поверхности отвратительным узором застыла колония тараканов. Штук тридцать. Они не шевелились, возможно, разомлели у батареи. В чистенькой, уютной комнате Лены они выглядели жутким сюром. Гречневая каша и полстакана разведенного спирта едва не выскочили из меня.

— Почему не травишь? — выговорил я.

— Зачем? — Лена снова улыбнулась. — Живи сам и не мешай другим. Это Диоген Синопский, если что. Они меня не трогают, ведут себя прилично…

Лена ошибалась.

Темным зимним утром, около шести в дверь постучали.

— Кто там?

— Я! Открывай скорей!

В голосе Лены слышалась паника. Я натянул штаны, открыл дверь. Лена — пальто распахнуто, шапка набекрень — задвинула меня в комнату.

— Ты один?

— Уже нет. Что случилось?

— Мневухозаползтаракан! — шепчет.

— Что?!

— Мне. В ухо. Заполз. Таракан!

Волоски на моих конечностях поднялись дыбом.

— И ты не почувствовала??

— Во сне… Глубоко. Он там шевелится!

Тут я заметил, что глаза ее стали идеально круглыми. Как доллары — и без всякой пластики.

— Что будем делать?

— Надо в больничку. Поедем со мной, я одна боюсь.

Мы вышли в колкую пургу. Рассвет как будто отменили. Белые иглы неслись во все стороны разом. Но чаще — в лицо. Я не чувствовал холода и ветра. Я мог думать исключительно о таракане у Лены в голове. Как он там внутри шевелит усами и лапками. Этот шершавый, хрустящий звук… Оо, матерь! На ее месте я точно сошел бы с ума. В метро Лена заплакала.

Мы достигли центральной больницы. Отыскали круглосуточную помощь. Медиков позабавила наша травма. Улыбки сняли тяжесть с их лиц. Лена зашла в кабинет и быстро вернулась.

— Не могут достать. Боже! Направили в двадцатый.

Я задремал в коридоре. Наконец, она вышла — счастливая. На щеках ямочки, глаза снова китайские.

— Достали! Представляешь, они его вымывали. Шприц здоровенный, таким в «Кавказской пленнице» Моргунову делают укол. А игла такая специальная…

— Давай без подробностей, а?

Этот случай надломил мою психику. Я сменил полушарие, четыре страны, шесть городов и десятки квартир. Фобия не уходила, она жива до сих пор. Вид таракана приводит меня в слезливую истерику. Ночами я просыпаюсь от мелкого движения по себе. Я включаю ночник, трясу одеяло… Только раз за двадцать лет это оказалось не галлюцинацией. В кровати был паучок! Ошибка не прибавила мне радости.