Макс Неволошин - Срез

— Откуда знаешь код?

— У меня здесь дядя живет.

— На каком этаже?

— На двенадцатом.

— Крупная шишка?

— Средняя. Зато подъезд — сказка. Подоконник — зацени — спать можно. И вид из окна.

— Годится, — Фомин поставил сумку, она глухо звякнула, разъехалась боками. Возникли две бутылки «Жигулевского», газета, сектор черного хлеба. Пакет мелких, блестящих килек цапнул задиристым духом. Оба сглотнули. Славик ловко откупорил, используя бутылку друга.

— А мне?

— Уммумм, — Славик кивнул на железную скобу перил.

— Эгоизм — одна из твоих бесчисленных гнусных черт.

Друзья прислушались к счастливым изменениям. Пшикнули вторично, забулькали. Помаленьку отпустило… Фомин ел килек целиком. Славик оставлял головы аккуратной кучкой. Пижон, — думал Фомин. Вид глазастых треугольников мешал его равновесию.

— Ты ешь, как проститутка. Кому их оставляешь?

Фомин хотел сказать «институтка», но с удовольствием оговорился.

— Тебе не понять. Там лица. Они когда-то любили, страдали…

— Кто?

— Об чем я и говорю.

— Пижон. И трепач.

— А в бубен? — вдумчивые глаза Славика подобрели

— Мне? За что? За вчерашний облом? Эхх, мать… таких самок упустили! Миллион раз просил: оставь ты эти умные беседы! Девушки ходят в кабак не для умных бесед. Их это смущает. У них когнитивный дисбаланс.

— Диссонанс.

— Вот! Они не понимают, чего мы от них хотим: угостить и трахнуть или наоборот…

— Трахнуть и угостить?

— Не логично.

Славик медленно взял за голову новую кильку.

Накануне осели в «Мечте». Пиво, винегретик. Водка под столом. Хозяева лояльные, если не борзеть. Фома склеил девиц, пересели. Каблуха, — думал Славик, — техникум потолок. Мне столько не выпить. Вечно его тянет на убожество.

Он добавил, потом еще. Фома лгал о том, как на спор брал автограф у Депардье. Кинофестиваль, знакомый осветитель, тусовка, гламур… Энпё ун аутограф, силь ву пле? Депардье оказался бухой и заговорил чистейшим русским матом. Выяснилось, что это не Депардье, а Юрий Лоза… Девицы хихикали в более-менее верных местах. Славик заскучал. Затем Лариса (или Оля) пригласила его танцевать. Умело притиснулась, задышала в ухо фруктовой резинкой. Стало щекотно внутри. Славик воспрянул духом и заговорил о литературе.

— Идеальный текст, — кричал он уже за столиком, — должен быть как воздух! Прозрачным, незаметным. Мы ведь не замечаем, как дышим. Возьмём Набокова. Ларис, вы читали Набокова?

— Я Оля.

— Весомый аргумент. И все-таки?

— Не успели. Мы вчера с деревьев слезли.

— Умница, зачет. O чем я?.. Да, Набоков! Говорят: лучший русский язык. Ни хрена подобного! — Славик показал Фомину кукиш. — Его язык тяжелый, искусственный, мертвый. Метафорические изыски — заумны и нелепы. Герои — сушеные бабочки. Зачем, для кого это написано?! Единственный полуживой рассказ — «Машенька». Да и тот, как известно, пародия на Бунина. Вы, конечно, знаете Бунина.

— А кто это?

— Нас вчера под телегой нашли.

— Уймись, Слав, — Фомин незаметно пнул Славика в колено. — Девчонки, слушайте новый анекдот. Идет Жан Клод Ван Дамм…

— Фома, отдохни! — Славик, морщась, потер ногу. — Перебил только мысль. Лучший русский язык у Бунина. У Пушкина и Лермонтова! Я ехал на перекладных из Тифлиса… А?! Эту фразу пьешь как…

— Агдам, — подсказал Фомин.

— Мартини, болван! А ведь кое-кому, — Славин голос треснул от печали, — это уже надо переводить! Да-с. Однако свежий воздух — только у Чехова. Не вязкий от запутанных конструкций. Не спертый от банальностей и пафоса. Но и без парфюмa. Именно свежий! Так выпьем же за… Девчонки, вы куда?..

— Ну и заклинило тебя вчера. Идеальный текст, свежий воздух… Идеальный текст это как… бутылка пива в утреннюю сушь. Заходит радостно, стремительно, внезапно, с легким удивлением в финале, — Фомин мощно глотнул, — уф… А новая — это уже повторное чтение. Дарю, сынок.

Где-то сдержанно загудел лифт.

— Кстати, о воздухе… — Фомин приоткрыл окно, достал сигареты.

Зябкая радость сквозняка. Дождь, зависший капроновой сетью. Эскиз площади внизу. Вкусный «Честерфилд»… Пиво в системе. Друг. Чего вам еще?..

Вид делила надвое стела, увенчанная фигурой с крыльями в поднятых руках. Символ местных, ныне убиенных, авиазаводов. Остроумцы наградили стелу кличкой «Паниковский». Левее нарушал баланс пятиэтажный куб с флагом. Такой же белый, как элитная высотка, скрывающий примерно тех же людей. Далее — распахнутая лестница к набережной. Волга, недавно скинувшая лед. По хмурой, заспанной воде бойко двигались плавсредства. Гудки и птицы рвали туман. Весна…