Дмитрий Пригов - Мысли

И <���еще истинное — это> кровь. После всех массмедийных мифов это последняя архаическая утопия: истинное в человеке — это не лицо и не его социальный статус, а душа. Единственный социальный организм, который определяет истинного человека, — это семья. Единственное, что в человеке <���подлинно>, — это почва, кровь. Это архаическая утопия, <���созданная> на фоне массмедийных утопий, например Тарантино или Линча.

Да, не хочется быть понятым превратно. Хочется быть понятым правильно. Абсолютно правильно. Ой как хочется! Не хочется быть понятым в качестве и образе носителя ностальгических иллюзий и назиданий. Эдакий старец. Однако, в каком ином образе и может быть все это понято? Старец! Старец! И ностальгирующий. Да, старец, — отвечу я. И ностальгирующий. А что, нельзя? — можно.

Но все-таки, есть непонимание и непонимание. По сему поводу поведаю вам одну поучительную историю. Она совсем не имеет отношения к тому, что я, собственно, хочу поведать и — даже больше — что хочу манифестировать. Но больно история хорошая. Да к тому же кое-что и напоминает. Не впрямую. Может быть, обиняком, вбоковую, вскользь, потайно. Как бы ничего и не напоминает даже. Но умеющий читать да прочтет ее и истолкует в пределах ненавязчивых ассоциаций и соответствий.

Так вот.

Несколько лет назад, не припомню уж сколько, сидел я привычно за телевизором и наблюдал некие въедливые попытки акул пера расшевелить молодую поп-звезду. Ну, такой молодой. Может, вы помните, были некие мальчики из группы «Ласковый май». Так вот, один из них, впрочем, уже вполне отделившись до полнейшей самостоятельности, сидел и с приятной, повзрослевшей, но все еще юной улыбкой отражал наскоки задорных журналистов. Кстати, он, кажется, и умер уже, погиб как-то случайно и нелепо. Жалко — молодой ведь, приятный, обаятельный. Жалко. Так вот, а журналисты наседают на него, еще живого (впрочем, как помнится, уже ненадолго), по поводу его ужасной попсовости. По поводу некультурности. По поводу дурного, понимаете ли, вкуса. Ужасного просто вкуса. Ну, а что делать? Какой есть, такой есть, — отвечает он с милой улыбкой. И я даже как-то становлюсь на его сторону. Действительно — какой есть вкус, такой уж есть. Что они, право, горой стоящие на защите замечательного вкуса, прицепились к малышу? Они ехидно вопрошали его о нечестной фанере, на что он отвечал честно и целомудренно: Да, использовал фанеру. А что? — Ничего, — отвечали ему с ехидной улыбкой уличителей. Потом для нашего наивного и невинного фанерщика дела и вовсе не стали предвещать ничего хорошего.

Так, во всяком случае, мне показалось. А как же это так, — вопрошали уже не на шутку рассерженные представители прессы, — в своей гастрольной поездке туда-то и туда-то вы использовали фонограммы песен других авторов, причем в их собственной записи? — Да, — честно признался юноша. — Просто мне предложили турне, а у меня была всего одна своя песня. Что мне было делать? А вы как бы поступили на моем месте? — И действительно, как бы они поступили? Вид юноши был чист и невинен. Ну, лукаво-невинен. Ну, лукав. Ну, с хитринкой, и немалой. Даже большой. Я тоже подивился его наглости, не совсем понимая, к чему это все ведет, к какой такой непредсказуемой, просто-таки головокружительной развязке.

И вот финал. Вернее, я приступаю к финалу. Финалу данной вступительной истории. Раздраженные и взволнованные журналисты, несколько успокоенные своей предыдущей победой и все той же невинной и безоблачной улыбкой подсудимого, снова вернулись к профессиональным вопросам. Вот у вас, — начал кто-то, — заметно испортились отношения с Этим (уж не упомню, как звалась соперничающая с нашим героем другая звезда поп-бизнеса). У вас какие-то творческие несогласия? Какие именно? В чем их эстетическая суть? — Ну что вы! — ослепительно озаряется лицо вопрошаемого, — просто у меня два ликеро-водочных завода, а у него… (уж не припомню, что там у него).

Вот так-то. И я почувствовал, какие мы все-таки еще дети вместе с этими серьезными и нелицеприятными налетчиками-газетчиками. Да.

Уж не знаю, зачем я все это привел здесь. Видимо, захотелось просто. Подтолкнуло что-то. Думается, что каким-то боком, самым, впрочем, плоским и неинтересным, оно все-таки будет привязано к нашему прямому повествованию, впрочем, еще и не наступившему, все не могущему наступить и грозящему не наступить никогда.