Дмитрий Пригов - Мысли

Так вот.

Современное искусство, его краткая история от начала века заполнена беспрерывным возникновением подобных слов и терминов, отражающих все убыстряющийся процесс новоизобретений и открытий. Зачастую история эта похожа на телевизионный сериал. Можно, конечно, смотреть с середины или отдельными сериями. Но при этом теряется последовательность, общий замысел и зачастую смысл: этот вот богач в первых сериях был бедняком-садовником и даже сидел в тюрьме и был женат на этой вот, которая мучается с тем, другим, и потеряла уже двух детей, зато чистой вышла из авантюры, в которой по уши погряз некий третий, бывший в начале сериала еще розовощеким малышом, подававший надежды в музыке, доросший почти до должности сенатора и теперь живущий с молодой мексиканкой в горах, а мексиканка-то — бывшая жрица какого-то диковинного божества, окруженного дикими и страшно рычащими чудищами и т. д. и т. п. Так же вот и с современным искусством. Ну, просто буквально один к одному, кроме разве что истории с сенатором.

Поскольку современные стили и направления длятся весьма короткий промежуток времени, они не успевают стать банальными, не входят с детства в неразличаемую привычку, не становятся обыденным зрением, взглядом не только на произведения искусств, но и на природу и вещи ежедневного обихода.

В общем-то в перформансе нет ничего странного. Даже больше — он чрезвычайно обыден, напоминая какие-либо новогодние семейные развлечения, студенческие капустники и пр. Просто приходишь в какой-нибудь зал и видишь, как люди разыгрывают некое нехитрое действо с незатейливым драматургическим содержанием. Можно смотреть как одну из вышеприведенных частей телесериала.

Для людей же, вовлеченных в современное искусство, это предстает во всей своей сложной и многозначительной полноте, осмысленной местами свершения, именами участников, объяснительными теориями и текстами, фоном, на котором все это происходит.

Что есть, собственно, деятельность художника? С давних лет так называемой секуляризации европейского искусства, то есть отхода его от церковно-канонической жизни и деятельности и перехода на обслуживание светского общества, актуализировались две стороны этого процесса. Первая — текст, картина, произведение искусства с его качеством, стилевыми и жанровыми особенностями, и вторая — сам художник, его личность и проблема авторства. Иными словами, когда говорят: это замечательные, гениальные, неземные стихи, живопись, роман. И когда говорят: это как у Пушкина, как у Рембрандта и т. д. Долгое время это раздвоение представало проблемой безнравственности гениального художника или экстравагантностью его поведения на людях. Помню, одна моя знакомая писала своей юной дочке, познакомившейся на юге с какими-то художниками: «Будь, доченька, осторожна, художники — люди неприличные». А что, неправда? — правда! Либо же обратное — пристальное слежение за художником, певцом, литератором горящими глазами, и вопросы к ним, помню, на встречах по телевидению: Ваш идеал женщины? Как надо жить? — Жить надо честно! Неправильно? — правильно.

Тут хотелось бы привести более развернутое наблюдение, касающееся искусства вообще, его задач и места в постоянно расширяющемся понимании искусства. На уровне написания всяческих текстов и картин оно (так называемое высокое искусство) вполне совпадает со всей сферой развлечения и убиения свободного времени. Это ясно — взял да и прочел, не задумываясь особенно или задумываясь, или не прочитал. Это ясно. В то же самое время искусство пытается постичь и описать, найти соответствующий язык для описания все время меняющегося мира. В этом оно вполне совпадает по своим задачам с наукой. Затем каждое новое время в пределах искусства являет новый тип творческой личности, ее новое поведение, место в обществе, новые сферы ее деятельности и влияния. В этом искусство вполне совпадает с наукой, каждый раз являющей новый тип личности ученого, да и со спортом, например, тоже порождающим новый образ, поведение и престижность спортсмена в обществе. А что, не так? И последний уровень, являющийся, собственно, исключительным и единственным уровнем чистого художника и художествования. Это уровень проявления и явления обществу абсолютной свободы, с единственным ограничением — запретом перевода этой свободы в сферу социального. Конечно, конечно, мы говорим о неких идеалах и скорее об идеальных моделях. Конечно же, провести четкую границу между эстетическим поведением и социальным зачастую нелегко. Да и эти границы постоянно меняются, испытывая натиск со стороны именно художественного. Но все-таки. Все-таки. То, что позволено тебе как художнику, не всегда позволено как гражданину. И наоборот, то, что предписано тебе с необходимостью как гражданину, необязательно в художественной твоей деятельности. Помните, как у уже почти окончательно забытого Некрасова: поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан. Есть определенные служения в социуме и связанные с ними права, обязанности и запреты. Воину, например, позволено, даже вменено в обязанность то, что категорически запрещено, например, священнику, — убивать себе подобных. Несвобода художника — нелепость, подделка. Это может быть деятельность пропагандиста либо мастера художественного промысла, где требуется честное и изящное воспроизведение традиционного и известного.