Роберто Котронео - Отранто

Надо встать и пойти к органисту. Иными словами — проследить рисунок мозаики в сопровождении музыки. Тот, кто продумал и создал весь этот невероятный сценарий, хочет, чтобы я двигалась по мозаике на звук органной пьесы… Но я не трогаюсь с места. Свет гаснет, слабеет и не может уже просочиться в храм сквозь розетку. Тени от колонн удлиняются, и краски на полу, снившиеся мне долгие месяцы, тускнеют. Органист тоже погружается во мрак вместе со своей музыкой, которая звучит, повторяясь раз за разом, словно кто-то без конца ставит одну и ту же пластинку. Я уже перестала считать, сколько раз ее повторили. До соборного портала, туда, где слоны держат дерево, я добраться не могу. Он там, все глядит и глядит в одну точку невидящими глазами, которых я уже не различаю в темноте. Мне хочется закричать, но я боюсь разбудить невидимые тени, наверняка сопровождающие каждый мой шаг. Боюсь турецких коней, раненых, крови, лившейся во время штурма, боюсь, что вот-вот появится Ахмед и увлечет меня за собою в левый неф, где располагается ад, уготованный мне, а прежде всего ему, за то, что не успел вовремя остановить свой клинок. Я не хочу, чтобы портал открылся, и даже испытываю облегчение оттого, что на месте второго, левого, входа сейчас ничего нет, словно его и не строили никогда.

Я гляжу на фигуры мозаики, а сверху снова, как пытка, начинается Andantecantabile [10] Andantecantabile — музыкальный термин: неторопливо, певуче. . Я уже выучила его наизусть, могу повторить нота за нотой. Басы вздыбливают пластинки мозаики, как лаву, готовую выплеснуться из жерла вулкана, и они оживают. Каин резкими ударами бьет по голове Авеля, лестница, ведущая на вершину Вавилонской башни, приходит в движение, откуда-то слышатся голоса. Все зверье, изображенное на мозаике, начинает прыгать вокруг меня. Что же это такое? И нет ни врачей, ни Ахмеда, никого, кто мог бы вызволить меня отсюда. Надо выбираться самой. Ритм музыки замедляется. Органист, сыграв главную тему, приступил к фуге. Я вытягиваюсь на спине посреди центрального нефа, решив больше вообще никуда не смотреть, зажмурив глаза и приготовившись скорее умереть, чем терпеть все это дальше. Судя по тому, что Andantino [11] Andantino — чуть живее, чем Andante. прозвучало более деликатно и раздумчиво, пьеса в очередной раз подошла к концу. Мои надежды на то, что он больше не станет повторять, не оправдались: он начал сначала. И тут я закричала, закричала громко, не боясь больше разбудить призраки, которых не желала видеть. От моего крика разнеслось эхо, к потолку взметнулся гул, и пол ответил содроганием.

Свет померк, тьма заволокла большую часть собора, и фигуры мозаики стали неразличимы. Я кричала от ужаса и от желания освободиться от неминуемой, невыносимой кары. Музыка смолкла, а я не могла в это поверить. Она все звучала и звучала у меня в ушах, словно по инерции. Я внутренним слухом восполняла недостающие звуки, внутренним зрением восполняла недостающие фигуры, невидимые в темноте. Теперь я превратилась в мотор, дающий движение всему, что происходило. Я сама была и светом, и генератором звуков, сама командовала событиями. Страх сменился ощущением всемогущества и силы, которое выплеснулось в долгом раскате смеха. Смех окончательно заглушил музыку, погрузил собор во тьму и растворил в этой тьме рисунок розетки. И наступила тишина. Потом послышалось тихое постукивание палки. Я вгляделась получше: орган исчез, а дверь портала, наконец, открылась, впустив поток синего света, и сбор осветился кобальтом ночного неба. Органист ощупью нашел выход, и звук его палки долго затихал вдалеке. Я поднялась, ошеломленная, опустошенная, и, не глядя больше на мозаику, которая вновь обрела прежний, такой знакомый, вид, побрела к выходу. Выглянув наружу и увидев клочок неба над площадью, я поняла, что синева была предрассветной. Я опустилась на ступеньки лестницы музея напротив соборного фасада и колокольни и смотрела на темные окна своего дома. А потом кто-то взял меня под руку и распахнул передо мной входную дверь.

Мне дали понять, что я счастливица, но никогда не понимала до конца своего счастья. Меня предупредили, что у мозаики есть два направления: одно от первородного греха ведет к спасению, другое же, противоположное, на первый взгляд заставляет тебя повернуть назад, а на самом деле приводит к первопричине всего сущего, к основанию, не имеющего корней, дерева, чей ствол держат загадочные слоны.

Я вышла из портала, возвращаясь назад этой дорогой, и в смятении и тоске пыталась понять, почему я оказалась здесь, и кто подверг меня этому испытанию. Подумав о слепом органисте, игравшем Франка, я вспомнила, что в детстве слушала эту пьесу в амстердамской церкви. Тогда со мной была мама. Кто-то привел меня к вратам ада, а потом помог выбраться. И неважно, что я не в себе, и уже потеряла всякую надежду вынырнуть из сна и избавиться от мозаики, меняющей цвета.