Тамара вышла из ванны и встала в дверях. По привычке бросила взгляд на стену, где висели часы: она подарила их как-то Сашке на Новый год. Но часов не было. Вместо них красовалась большая цветная фотография в рамке. Саша, Паша и Васька. Счастливая семья: любящие родители и милый малыш. Все хохотали, казалось, что их просто застали врасплох, хотя на самом деле снимок был явно студийный, постановочный.
– Фотограф хороший, – пробормотала Тома.
– Да уж, неплохой, – подтвердила Саша. Она смотрела на бледную, с синими кругами под глазами Тому безжалостно и прямо.
– А часы где?
– Они мне никогда не нравились! Я их только перед твоим приходом всегда вешала. Паша просил, – фыркнула Саша. – Ты звонила, что придёшь – я вешала часы. Дурдом! Заврались. Здоровье твоё берегли и тонкую душевную организацию.
– А времени сколько сейчас? Телефон дома забыла, часов нет.
– Что? Ах, да. Тебе вечно до минуты надо знать, – Сашка схватила с тумбочки телефон, – полтретьего.
– Надо же, только четыре часа прошло, как я уборку начала, – удивленно произнесла Тома слабым голосом.
Сашка стояла, вытянувшись, вцепившись в мобильник.
– Ты так ничего и не скажешь? Не хочешь узнать, когда у нас началось? Надо поговорить, что теперь делать, – в её голосе впервые прозвучала неуверенность. – Почему молчишь, ерунду какую-то спрашиваешь – часы, время?
– А что говорить, Саш? Ты всё сама сказала. Будете жить вместе, у вас Васька. Счастья, что ли, вам пожелать? Вы и без моих пожеланий обойдетесь. Сына родили и дочку родите. Мешать не буду, Пашку держать… Ты не бойся.
Тома ещё раз посмотрела в Пашины счастливые глаза на фотографии, повернулась и медленно пошла прочь из Сашкиной квартиры.
Ближе к девяти вечера снова зарядил дождь: июнь в этом году больше похож на ноябрь. Редкие прохожие семенят мелкими шажочками, осторожно огибают лужи с мутной серой водой. Даже из окна третьего этажа видно, какие у них недовольные лица, как они ёжатся от холода в студенистом влажном сумраке и ругают мерзкую погоду. Хотя, возможно, это только её воображение: от скуки чего не выдумаешь.
Смотреть на улицу надоедает, и Кристина отворачивается от окна, в очередной раз обводит взглядом палату. Унылое, вытянутое в длину помещение с тремя большими окнами. Вытертый до дыр линолеум, выкрашенные тусклой зелёной краской стены, высокие гулкие потолки. В проходах между скрипучими металлическими кроватями еле-еле помещаются узенькие раздолбанные тумбочки с перекошенными дверцами. Девять человек на трёх десятках метров лежат аккуратными рядами, как дрова в поленнице.
Здание роддома ветхое и старое, через месяц его закроют на долгожданную реконструкцию. Давно пора, условия здесь ужасные: на потолках ржавые разводы, раковины только в платных палатах, один туалет с двумя унитазами и одним умывальником на пятьдесят три человека! Зато, говорят между собой женщины, тут специалисты хорошие. А бытовуху и перетерпеть можно: не на всю же жизнь сюда ложишься.
Кристина, например, надеется через пару дней выписаться.
Несмотря на прохладную погоду, в палате страшная духота. Окна открывать не разрешают: это послеродовая, кормящие женщины боятся простудить грудь. Два раза в день все чинно, гуськом выходят в коридор, распахивают окна настежь. Проветривают. Но уже через несколько минут дышать снова становится нечем. Пахнет потом, молоком, лекарствами, ещё чёрт знает чем. Хоть топор вешай. Хорошо ещё, что Кристинина кровать стоит возле одного из окон: деревянные рамы рассохлись от времени, и из щелей немного поддувает.
Как обычно, в двадцать один ноль-ноль приносят на кормление малышей. Каждой мамаше суют в руки туго спеленатый кулек, из которого торчит красная сморщенная мордашка с толстыми щеками и глазками-щелочками. Кристине кажется, что все новорожденные на одно лицо, как китайчата. Но мамам, разумеется, такого говорить нельзя: мигом превратишься во врага номер один. Каждая из них, получив своё сокровище, моментально отключается от внешнего мира и принимается вдохновенно ворковать со своим «китайчонком», тыкать в беззубый рот розовато-коричневый сосок и уговаривать «покушать».
– Ну что ты будешь делать! Лялечка опять спит! У меня же молоко не придёт! – Растрёпанная раскрасневшаяся Ленка чуть не плачет. Отчаявшись накормить свою «лялечку» (имя младенцу пока не придумано), она бережно укладывает её справа от себя и откидывается на подушку.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу