Альбина Нури - Малыш для Томы (сборник)

Она не вспоминала о Елизавете Антоновне много лет. Та умерла, когда Тамара перешла во второй класс. А сейчас ей вдруг почему-то пришла в голову фраза, которую иногда, уже и не вспомнишь, к чему и зачем, произносила бабушка:

– На правду, как на смерть, – во все глаза не глянешь.

Слова отпечатались в памяти механически, как бы минуя сознание. Но сейчас Тома вдруг поняла, что они означают. Она боялась увидеть – вот и не решалась глянуть. Не могла позволить себе правду, от которой запросто могло остановиться сердце и переломиться вся жизнь. Ну, как, как было позволить себе заметить участившиеся совещания, командировки, рабочие поездки – причём часто на выходные?! Заметить то, что Пашка нередко приходил заполночь, виновато крался в темноте и никогда не съедал приготовленный и оставленный ему ужин, хотя любил поесть? То, что секс стал редким? То, как порой он сосредоточенно, изучающе и жалостливо смотрел на неё и отводил глаза в сторону, если ловил ответный взгляд? И многие, многие ещё мелочи, от которых легко отмахнуться по отдельности, но которые все вместе набросились на неё сейчас, как голодная собачья свора зимой в дачном поселке…

Тома сидела в кресле недолго – сорок пять минут. У неё была странная для неработающего человека привычка постоянно смотреть на часы, рассчитывая с точностью до минуты своё время. Куда ей было спешить? К чему эта нелепая пунктуальность? Но побороть её не получилось даже сейчас: падая в кресло и поднимаясь из него, Тома автоматически отметила, который час. В голове было пусто и звонко, руки заледенели. Не думалось, даже не страдалось почему-то.

Телефонная трель словно разбила стеклянный кокон, который окружил Тому. Звонил Пашка. О чём они говорили, она не смогла бы вспомнить и под дулом пистолета, но отвечала мужу, слушала его, даже смеялась.

А повесив трубку, приняла решение. Ничего она Пашке не скажет. Выбросит обличающую его бумажку и сделает вид, что ничего не произошло. Где-то, может, в одном из многочисленных женских романов, она вычитала: важно не то, что тебе врут, а сам факт, что пытаются что-то скрыть! Почему Пашка молчит и не говорит ей о другой? Потому, что не хочет ранить. Потому, что по-своему любит. Потому, что не собирается бросать. Вот оно, то единственное, что имеет значение! Будь ему дорога та женщина, он не стал бы врать, а сказал правду: люблю её и ухожу. Но он молчит! Он не будет рушить семью. Это просто увлечение. А увлечения проходят.

На Тому волной нахлынуло облегчение. Да, ей плохо и обидно, но это можно перетерпеть. Да, придется поступиться гордостью, но что такое гордость в сравнении с семейным счастьем? Предрассудок, и ничего больше. Только промолчав, можно сохранить брак. «И материальное положение, и статус», – тоненько подсказал голосок где-то в глубине сознания.

«Да, – яростно ответила Тома голоску, – и это тоже!» А что тут такого?! Она годами создавала уют, подпитывала их союз, делала всё, чтобы стать хорошей женой – только в этом и была её жизнь! В конце концов, она до сих пор любит мужа и обязательно родит ему ребёнка. Ради чего теперь топтать всё? И куда деваться? На что жить, в конце концов? Да кому она нужна, эта правда?! Паша перебесится и поймёт, что главное в его жизни – семья. Да он и так это понимает, потому и скрывает свои шашни.

Мысленный диалог с самой собой прервала внезапно накатившая тошнота. «Что-то с желудком или на нервной почве», – подумала Тома, рывком открывая дверь в ванную. Она едва успела наклониться над раковиной, как её буквально вывернуло наизнанку. Умывшись и почистив зубы, медленно выползла из ванной, дошла до кухни и залпом выпила стакан холодной воды. Полегчало. Но оставаться дома и продолжать уборку, как ни в чём не бывало, она не могла.

Наскоро покидала вещи обратно в шкаф, порвала на мелкие клочки злополучный проспект и спустила глянцевые обрывки в унитаз. Кое-как оделась и поспешила к Александре. Кому ещё она могла рассказать и быть уверенной, что выслушают и не проболтаются? Мать точно не сдержится, и тогда пиши пропало: Пашка будет вынужден объясняться, и, может, это подтолкнет его к уходу.

Сашка жила недалеко: не стоило садиться за руль, дольше в пробках простоишь. Тома бежала по улице и чувствовала, что её снова мутит, но это было неважно. Перед уходом она выпила активированный уголь, универсальное мамино средство от всех желудочно-кишечных хворей. Скоро должно подействовать.

Уже поднимаясь по лестнице, Тома вспомнила, что не позвонила Сашке перед выходом. Та терпеть не могла, если к ней являлись без звонка. С детства такая была, не выносила, когда что-то делалось без её согласия. Ладно, что теперь об этом думать. Не та ситуация. Поймет. Подруги они или где?