Георгий Пряхин - День и час

Вечерами, да и вообще в любое время, когда муж дома, Ольга не занимается домашними делами, которые поглощали бы ее полностью. Были бы только ее делами, отгораживали бы его от нее. Застили бы. Такие дела старается делать, когда его поблизости нет. Впрочем, нельзя сказать, что она их заранее старательно сортирует и распределяет. Каким бы срочным или сугубо женским оно, дело, ни было, а захватить, занять ее целиком, сполна не может, если рядом, дома, муж. Вяжет, например, — крючком она вязала и раньше, в девичестве, а здесь у бабок научилась вязать и спицами: готовит и мужу, и сыну, и будущей крохотуле двойные, грубошерстные, незаменимые для здешних зим носки и варежки, — а все равно то и дело отрывается от рукоделия. Взглянет на мужа, а то и подойдет к нему, заглядывая в самые глаза, и спросит: «Как тебе кажется: не слишком ли я широко взяла?» Или: «Тебе нравится?» И хотя еще не было случая, чтобы Михаил сказал «Не нравится», она, ожидая ответа, каждый раз искренне тревожится: а вдруг не понравится? А он молодец. Не отмахивается от нее и не отделывается торопливо-равнодушным и, в общем-то, обидным, дежурным «нравится». Смотрит, щупает безропотно, меряет безотказно и каждый раз находит — будто из-за пазухи вынимает — для нее шутливое и вместе с тем доброе слово.

Например:

— Жаль, что я не женился на тебе до Афганистана. Это же не свитер, а пуленепробиваемый жилет.

«Крохотуле» вяжут носочки и варежки из шерсти собаки Пальмы. Собачья шерсть и теплая, и мягкая, и легкая как пух. Когда Ольга вычесывает ее, овчарка, которая обычно держится по отношению к хозяйке сдержанно — старая, как старо все в Белой, она и в своих привязанностях, в своей ревности строптива, как все другие бельские старухи, — само послушание. Мощно, до хруста вытягивается всем своим длинным и еще мускулистым туловищем, прогибается. Словом, чувствует, для кого старается, и буквально из кожи вон лезет, выслуживаясь перед будущим — да что будущим, уже сейчас в доме, кажется, ему подчинены все и вся — верховным божеством.

Михаил вечерами тоже без дела не сидит. Что-нибудь ладит в доме, мастерит, возится с сыном. Они борются, барахтаются, катаясь по полу, переворачивая весь дом кверху дном, устраивают кучу малу. Для последней было бы достаточно и их двоих, одинаково заводных и неистощимых. Но раньше они брали в компанию и Ольгу. А если учесть, что и силушкой и азартом она не обделена, то немудрено, что иной раз и муж, и сын в два счета оказывались у нее на лопатках. Она деловито распластывала их на полу — как будто половики на снегу выколачивала, — они корчились от хохота, звали на подмогу Пальму, но та в подобных глупостях не участвовала: все-таки слишком долго прожила она на Востоке, в сопредельном Афганистане, чтобы считать такое положение вещей нормальным. Положение, когда женщина берет верх, валтузит двоих мужчин, пускай даже одного и малолетнего, до тех пор, пока те в изнеможении не задерут, то есть не вытянут по деревянному полу руки: «Сдаемся!» Пара костлявых, жилистых, рабочих — вот уж действительно п а р а: гнедых — и двойняшка гибких, стеблевидных ручонок, у которых даже косточки молочной спелости. Но теперь ей такой возможности не дают: вот вам и реальная, сегодняшняя подчиненность всех и вся завтрашнему божеству.

«Раису» — как, наверно, по-мусульмански думает про себя овчарка Пальма.

Ольга во время их кутерьмы чувствует себя обойденной. Бывает и так: она занята делом, муж занят делом. И она не знает, с чем бы к нему, углубленному в свое мужское дело, подойти. Повод никак не придумает. Не придумывается. И тогда, не ломая понапрасну голову, просто подходит к мужу и обвивает его руками за шею. Тот поднимет голову, отрываясь от своего занятия. И сын тоже поднимет голову, потому что он всегда всецело, с головой — вот он-то точно с головой — занят тем, чем занят в данную минуту и отец. Он отцу помогает, сопя от напряжения, причем если фактически в деле не участвует, не допущен, а только наблюдает, то сопит еще пуще. И Пальма поднимет голову, потому что она в такие минуты, как, впрочем, и во все другие, распростерта на полу наподобие магнитной стрелки: мордой к малышу.

Муж поднимает голову снисходительно. Сын поднимает голову с негодованием — опять отрывают от дела! Пальма поднимает голову с насмешкой.

А Ольга приникает подбородком, губами к русой, еще пахнущей липовым цветом (моет она его только детским мылом с липовым цветом, не признавая никаких новомодных шампуней) голове и говорит прямо в нее, в макушку: