«Как они, однако, уверены, что никуда не денусь», — пронеслось в голове у Зиминой, а вслух возмутилась:
— Но при чем тут Алевтина? Какой-то грязный намек…
Филатов улыбнулся глазами:
— Ты не скажи, Алевтина — это женщина!
— Ох, мужики… — вздохнула Зимина и позвонила в автопарк диспетчеру: — Октябрина! Механизаторы еще на месте? Соберите всех в красный уголок. И пригласите Бориса Николаевича! — И кивнула Филатову: — Бориса Николаевича подключу, он в Холстах напротив Ледневых живет, с отцом Юрия дружил — тоже может хорошо врезать.
До гаража, видного из окна, все же легче доехать, если конь твой бьет копытами у подъезда.
Поставив «уазик» в сторонке, Зимина пошла в гараж: один бокс, другой, третий — машины выведены, высокий гулкий бетон поддакивал стуку ее каблуков и отдавался в ней зябкой пустотой. Она рванула невысокую дверь.
Беленые стены и голое окно подсвечивал одинокий алый цветок в горшке. Она зашла за длинный, обшитый понизу деревом стол под портретом Ленина. Явилась управляющая центральным отделением — невзрачная женщина в невзрачном плаще, поглядела вопросительно. «Что-то много баб у меня на разных должностях», — подумала Зимина раздраженно и приказала:
— Зови людей, начнем разговор.
Они входили, снимали кепки, береты, приглаживали волосы — рубашки яркие, многие в джинсах, будто не на работу направились, а на гулянье. Зимина любила, когда механизаторы собирались вместе: было в них что-то общее — одинаково сильное и молодое, основательное и независимое, что мысленно она относила к стилю эпохи. Даже Рыжухин, суматошный мужичок из-под Тамбова, в неизменной рубашонке-распашонке, трогал ее. В Тамбовской области Рыжухина замучили нелады его молоденькой жены со свекровушкой, которую коробил азиатский горячий нрав невестки — Роза была татарочка и даже фамилию «Рыжухина» приняла только через тире с «Ибрагимовой». Жизни им в том доме никакой не предвиделось, а у Рыжухиной-Ибрагимовой уже народилась дочка. Получив в Рождественском совхозе квартиру, Петро Рыжухин полгода со страстью обустраивал гнездо, доставая где ложки, где стулья — Рыжухины приехали почти без вещей. И сейчас, счастливо улыбаясь, он спросил у Зиминой, как понравился ей его шурин, которого сговорил приехать к ним пастухом.
— Он-то очень довольный, пусть погуляет, погоняет по лугам коровушек, квартиру заработает, а на тот год в слесаря пойдет. А то и на трактор посадить можно — он по любой технике! Я говорю ему: ее тоже, брат, выручать надо, Ольгу Дмитриевну.
— Надо, Петро, очень даже надо, — серьезно согласилась она, пожимая руку Рыжухину, а сама следила за Ледневым.
В красном растянутом заношенном свитере тот уселся позади всех и, потирая лоб, глядел вбок, прямо в белую стену. «Будто связанный. И при чем тут Алевтина? А с Пыркиным так и держатся по разным углам…» — повела Зимина взглядом по брыластому лицу, монументально застывшему в другой стороне.
Лет пять назад в самый гололед сбил Пыркин грузовой машиной подвыпившего отца Юрия, плотника Степана Леднева. Думали — потеряется совсем Татьяна Леднева, четверо ребят на руках остались — Юрка только на ноги становился. Но кое-то как она оправилась. Однако всякий раз, когда видела Зимина тяжеловатую неловкость Леднева, его стеснительность, возникало в ней болезненное чувство виноватости. И сейчас она помешкала и повела речь не так, как хотела.
— Что же это получается, друзья-товарищи? Наступили хорошие дни, которые ухватить надо, если думаете получить корм на зиму — так ведь, да? — а вы что делаете? Вот ты, Пыркин! Уехал третьего дня в город. Да подождет твоя любовь, коли настоящая! Поженитесь — ей же за коровами ходить, жалеть их. А вчера? Весь день с поля на поле гастролировал — где полегче искал? За самодеятельность буду наказывать!.. А ты, Леднев? Три дня не просыхал! Так-то оборачивается твоя «помощь крестьянам»? Я разрешила вспахать деревенским огороды в нерабочее время, а ты и рабочее на то ухлопал.
— Я нагоню, — буркнул Юрий Леднев, перебирая кепку в руках, навесив на носатое по-отцовски лицо длинные светлые пряди волос. — Людям же надо…
— И постричься пора, не видать тебя за волосами.
— А чего они ставят и ставят, — пробурчал, побагровев.
— А ты что же, теленок, отбиться не можешь? Где нужно — свое берешь. Не вспахал огороды инвалидам Отечественной войны Пудову и Боканову!
Юрий молчал, крутил кепку.
— У нас какой закон? Инвалидам войны в первую очередь! Как последний человек поступил. Какой-то цинизм.
Читать дальше