Эдуард Овечкин - Норд, норд и немного вест

— Назад, назад! — заорал и он и начал тянуть страховочный на себя.

Слава и Саша услышали, почувствовали и обернулись, но было поздно — волна слизала их с корпуса, как мармеладки с ладошки. Страховочный резко дёрнулся в руках зама и медленно пополз сквозь сжатые ладони. От удара волной и рывка цепи в спине его что-то хрустнуло, но боли не было, либо была, но он её не чувствовал.

Швартовая команда ринулась из ограждения наружу.

— Куда! Куда, блядь! — орал командир. — Все на страховку!

У выхода из рубки немного замешкались, — передние вроде как командирского окрика испугались, а задние принялись их расталкивать и выпихивать наружу. Зама было не видно, где-то сбоку, снаружи он орал: «Бля-а-а-а! Сука-а-аа-! Скорее! Скорее! Су-у-у-ука-а-а-а!». И крик этот, без отчаяния, но хлёсткий, на грани срыва в фальцет, вырвал их наружу быстрее пинков и тычков.

Трое выскочили без страховки и побежали на корму со спасательными кругами, двое подскочили к заму перехватить конец, но в этот момент он с глухим мокрым звуком лопнул, и зам упал на спину. Если бы не цепь, свалился бы за борт.

Спасательные круги почти попали в цель, и до одного из них Слава почти дотронулся, но лопнувший конец инерцией откинул его назад, а там подхватила уходящая волна и через несколько минут его уже не было видно.

Зам стоял на коленях и держался за голову: когда его отбросило, шапку он потерял. Оставшиеся швартовщики подхватили его под руки и затащили в рубку, когда отняли руки от лица, то увидели, что всё лицо его в крови, и сразу не моги понять откуда кровь — ран на голове не было. Зама трясло и, когда сняли рукавицы, увидели, что кровь шла из порезов на руках — обе ладони были разрезаны до кости, и один не выдержал вида белых костей, вывернутого красного мяса и его вырвало прямо на зама.

Командир метался по мостику и, приказав рулевому сигнальщику не сводить глаз с места падения людей, начал маневрировать.

— Человек за бортом! — объявили по кораблю.

И Миша вскочил, потом сел, потом заметался глазами по пульту и почувствовал, как сильно задрожали пальцы, но плохие мысли погнал от себя сразу и решительно.

— Всё будет хорошо! — сказал (почти крикнул) он вслух. — Всё обязано быть хорошо!

Но это самое «всё» не услышало его. А может, услышало, да было занято чем-то другим, чем-то более важным. Всего на всех всегда не хватает. Это следует признать. И за неимением лучшего выхода — смириться.

— Что там у вас происходит? — спросил в переговорное из центрального командующий, но командиру отвечать было некогда.

— Прошу не занимать линию связи! — крикнул он в ответ.

— Что-о-о? Я не понял!

— На хуй пошёл, что ты не понял! — командир был в отчаянии. Он чувствовал свою вину. За то, что не настоял на своём. За то, что, больше всего от усталости, поддался на авантюрную затею старшего на борту. И теперь ему было уже плевать на приличия, условности и ранги.

Маневрировали долго: когда стемнело, включили прожектора и шарили их лучами по покатым бокам чёрных волн. На мостике и в ограждении рубки все уже давно были насквозь мокрыми, но никто не решался сказать командиру, что дальнейшие поиски бесполезны. К тому же, зачем говорить то, что сам он знал и понимал не хуже них. В итоге не нашли ничего и на следующий день, отметив точку на карте, где погибли два их товарища, погрузились.

Когда пальцы соскользнули со спасательного круга, Слава не отчаялся — вот она, лодка, вон они, люди, бегают, и главное сейчас — удержаться на плаву. Его отбросило волной и он запутался в тулупе и спасательном жилете, но, нахлебавшись воды, всё-таки успел тулуп скинуть. Хотел надеть жилет обратно, но не удержал — его вырвало волной из рук вместе с тулупом. Было ужасно холодно. Глаза, нос и гортань щипало от соли. Но валенки — теперь надо скинуть валенки, они стали сейчас как бетонные колодки и неумолимо тянули ко дну. Маша, как же Маша с Егоркой — была единственная мысль, которая волновала его сейчас. Не сумев стащить валенки ногой об ногу, он начал нырять, пытаясь достать их руками. Один снять ему почти удалось, но волны неумолимо накатывали и швыряли его из стороны в сторону, прибивали сверху, толкали вниз, на глубину. Захлёбываясь, Слава увидел, как скрылся под водой Саша. Слава ещё попытался удержаться на плаву, но силы оставили его окончательно, мышцы начали сводить судороги от холода, и Славу окутала темнота, в последнем проблеске сознания подарив ему образ смеющегося Егорки и Маши, обнажённой, лежавшей на спине и смущающейся смотреть на него. «Ну посмотри же на меня» — подумал Слава. И это была последняя мысль в его жизни.