С горестными рыданиями Алфея слепо бросилась в чащу.
Нашли ее через несколько часов: она висела на древесной ветке, в руках сжимала остатки старого одеяла. Прежде чем повеситься, Алфея в муках горя вырвала себе щеки.
Череда всех этих скорбных событий вышла, как мы помним, оттого что царь Эней бросил поклоняться Артемиде как следует. Покарала она его, сперва наслав вепря, разорявшего царство, а затем – Аталанту, чтоб посеяла вражду среди его семьи и воинов, собравшихся ему на подмогу. Сама охота привела к гибели десятков славных героев, а затем ссора привела к убийству шуринов Энея, жуткому припадку и смерти его сына Мелеагра и устрашающему самоубийству царицы Алфеи. Но и на этом Артемида не остановилась. Она превратила Мелеагрид – скорбящих сестер Мелеагра Меланиппу, Эвриимеду, Мофону и Перимеду – в цесарок, чтобы целую вечность кудахтали они и оплакивали своего брата [237] И поныне существуют некоторые виды цесарок и индюшек, научное название подсемейства которых – Meleagridinae .
.
Двух других дочерей Алфеи и Энея Артемида, впрочем, пощадила. Речь о Горге и Деянире, кого Морос, рок, избрал, чтоб внесли они более важный вклад в грядущие героические годы [238] О судьбе Деяниры шла речь в разделе, посвященном Гераклу. Сестра Деяниры Горга родила ребенка от собственного отца Энея; этот ребенок стал взрослым и участвовал в Троянской войне.
.
Аталанта, выполнив свою задачу, оставила скорбное и сокрушенное царство Калидон и никогда больше туда не возвращалась.
Победоносное участие Аталанты в охоте на Калидонского вепря принесло ей повсеместную громкую славу. Дошла эта слава и до ушей ее отца – царя Схенея. Он жестоко бросил ее умирать в горах, но теперь рвался принять обратно к себе во дворец. Быть может, он стал первым скотски жестоким и недостойным родителем, заявившим права на ребенка, стоило ребенку сделаться знаменитым или богатым, – но точно не последним.
– Милое дитя, – проговорил он и раскинул руки во всю ширь своего царства, – все это будет твоим.
– Да ну? – спросила Аталанта.
– Ну, естественно, твоего мужа, – ответил Схеней.
Аталанта покачала головой:
– Я никогда не выйду замуж.
– Но задумайся! Ты мой единственный ребенок. Если не выйдешь замуж и не родишь детей, царство отойдет чужакам.
Приверженность Аталанты Артемиде и пожизненный отказ от брака не поколебались.
– Замуж пойду только за того, – сказала она, – кто сможет…
Тут она задумалась. Из лука она стреляла непревзойденно, однако можно было допустить, что где-то есть человек, стреляющий лучше Аталанты. То же и с метанием копья, диска и с верховой ездой. Что есть такого, в чем ни один мужчина не превзойдет ее? А! Есть.
– Замуж пойду только за того, кто бегает быстрее меня.
– Прекрасно. Так тому и быть.
Аталанта спасена. Равных ее прыти не найдется [239] И не находилось – до Ахилла…
.
– Да, и любой поклонник, принявший вызов и проигравший, должен умереть, – добавила она.
Схеней буркнул что-то в знак согласия и велел кинуть клич.
Велики были слава и красота Аталанты, велика ценность Схенеева царства, велика уверенность многих блистательных, бодрых и быстрых юнцов, что ни одна женщина их не обставит. Многие добрались до Аркадии – и все оказались повержены и убиты. Зеваки такое обожают.
Однажды в толпе зрителей оказался юноша по имени ГИППОМЕН. Он наблюдал, как какой-то царевич из Фессалии бежит взапуски с Аталантой, проигрывает и его уводят, чтобы отрубить голову. Голова покатилась в пыли, толпа заулюлюкала, но Гиппомен только об Аталанте и думал. О ее невероятной прыти. Об этих длинных, стремительных ногах. О струящихся волосах. О суровой нахмуренности прелестного лица.
Он влюбился и вознамерился заполучить ее. Но как? Бегун из него никакой. Царевич, только что расставшийся со своей головой, был гораздо резвее, но и он даже близко к концу дистанции не был, когда Аталанта пересекла финишную черту.
Гиппомен отправился в храм Афродиты, склонил колени перед статуей богини и истово помолился.
Статую, похоже, тронула его молитва, и Гиппомен услышал шепот у себя над ухом:
– Загляни за алтарь и забери то, что там увидишь. Используй для победы в забеге.
Гиппомен раскрыл глаза. В храме насыщенно благоухало. Может, облака дыма вскружили ему голову, вот и пригрезился голос Афродиты? Гиппомен был в храме один; заглянуть за алтарь уж точно не повредит.
Читать дальше