Эндрю Хёрли - Лоуни

— Почему так, преподобный отец?

— Нас было пятьдесят учеников в одном помещении. У половины детей не было башмаков. А было так холодно зимой, что иней выступал на стенах. Можешь себе представить?

— Нет, преподобный отец.

Отец Бернард нахмурился, глядя на мое лицо, потом засмеялся:

— Это я тебя разыгрываю. Все было не так плохо. За исключением О’Фланнери. — Он бросил карту в общую кучку, перед тем как вытащить другую. — Ты точно не захочешь, чтобы рядом с тобой оказался такой вот О’Фланнери. Такие учителя давно уже не в почете. Ты ведь понимаешь, что я имею в виду? Такой, знаешь, ретроград, ярый сторонник жестких мер.

— Да, преподобный отец.

— Кое-кто из ребят говорил, что он носит власяницу. И я б не удивился, лицо у него временами было под стать. Ты ведь знаешь, что такое власяница, Тонто?

— Да, преподобный отец.

Отец Бернард постучал пальцами по картам, пошел с одной и улыбнулся.

— Сейчас мне все это смешно, — продолжал он, — но О’Фланнери был завзятый мучитель. Мамаши и папаши и те его боялись. Он сразу давал понять, что с первого же дня вобьет в тебя страх Божий.

— Как это?

— Каждый раз, когда в класс приходил новенький, о’Фланнери задавал ему один и тот же вопрос.

— Какой же?

— Надо было перевести dura lex, sed lex [9] Закон суров, но это закон (лат.). . — Отец Бернард посмотрел на меня. — Да, вот и они корчили рожи. Прямо перед тем, как получить палкой по заднице. — Он сжал губы и покачал головой. — Знаешь, я до сих пор чувствую, каково это. Учитель бил старой березовой палкой с такой силой, что дальше ему уже ничего не надо было делать, чтобы держать нас, глупых щенков, в узде. Ему достаточно было только подойти к столу и дотронуться до него рукой. Мы затыкались в одно мгновение, могу тебе сказать.

— А другие учителя у вас все-таки были, преподобный отец?

— Да, в конце концов.

— Как это?

Отец Бернард усмехнулся:

— Карьера мистера О’Фланнери быстро закончилась, скажем так.

— Почему? Что произошло?

— Этот придурок свалился со скал в Ру Пойнт, когда фотографировал буревестников. Когда нам сообщили об этом в понедельник утром, все ликовали, и должен признаться, к моему вечному стыду, что и я тоже. Мы все еще веселились, когда пришел директор. Ну, думаю, все, конец. Ну, ты понимаешь. Но он совсем не орал на нас. Он знал, кто такой был О’Фланнери. И что люди о нем думали. Он просто присел на край стола и стал задавать нам вопросы по географии, по математике… И знаешь что? Вместе мы ответили на все до единого вопросы. Он, наверно, пробыл с нами час, а в конце сказал кое-что, что я до сих пор не забыл.

— Что же это, преподобный отец?

— Он сказал: «Придет время, когда каждый из вас скажет „спасибо“ этому человеку, который вложил в вас мозги».

Потом он встал и вышел. Директор был прав. Он был безжалостный, О’Фланнери, и я всегда его ненавидел, но в каком-то смысле я ему благодарен, понимаешь? Не так много найдется его уроков, которые бы я не помнил.

— А что это значило, преподобный отец?

— Что значило что?

— Ну та фраза на латинском.

Отец Бернард засмеялся:

— Закон суров, но это закон. Еще было, ну-ка… Ех fructu arbor agnoscitur [10] По плоду узнается дерево ( лат .). и Veritas vos liberabit [11] Истина сделает вас свободными (лат.) . .

— А что это означает, преподобный отец?

— Истина сделает вас свободными, — ответил священник и бросил карту на стол.

— Иоанн, — не задумываясь, сказал я.

Отец Бернард поднял брови и с интересом посмотрел на меня:

— Отец Уилфрид многому тебя научил, а?

Я кивнул и собирался показать Хэнни, какой картой ходить, как вдруг понял, что он выиграл.

— Открываем, — сказал я и перевернул карты перед отцом Бернардом.

Хэнни схватил их и прижал к груди.

— Все в порядке, Хэнни, — сказал я. — Ты выиграл. Ты победитель.

— Точно, он победитель, — засмеялся отец Бернард.

Он взглянул на Хэнни и бросил свои карты на стол.

А потом он откинулся на спинку стула и наблюдал за мной, пока я складывал карты в колоду, чтобы снова их раздать.

— Я хочу на самом деле кое о чем тебя попросить, Тонто, — вдруг сказал отец Бернард.

— Да, преподобный отец?

— От имени мистера Белдербосса.

— Да, преподобный отец?

— Когда отец Уилфрид скончался, — вздохнул священник, — оказалось, что не хватает одной вещи. Тетради. Ты, часом, не знаешь, где она может быть?

— Тетрадь?

— Да, дневник или блокнот, ну, знаешь, что-то в этом роде. Она очень важна. Для семьи. Мистер Белдербосс очень хотел бы получить ее обратно.