Халлгримур Хельгасон - Женщина при 1000 °С

«Халли, пойдем отсюда».

«А она у нее долго была?»

«Она говорит, всю жизнь. Только я не знала, что это…»

«Может, я встречу „Половинку Гитлера“… в свите князя…»

«Герра? Герра?»

«Может, он стал придворным, целым и красивым?»

«Она уже не здесь».

«Боже мой!»

«Вы можете достать мне справку?»

«А?»

«Лова, милая, справку. Свидетельство о смерти. Сможешь достать мне?»

«А может, ничего страшного, раз она так долго держала ее у себя?»

«Не знаю. Все-таки есть риск, что рванет. Смотри, как она ее сжимает».

Ай-ай, держись-держись за рыбака, а потом ступай веселиться, Вигга да Сигга да Солнышко свепнэйское!

«Мама, прощай. Можно поцеловать тебя на прощание?»

Из глаз у него дождь, он поливает старые щеки. Блаженны те, кто плачет за других. Я никогда не знала, каков он внутри, а он не знал моих чувств. Жизнь опоздала, опоздала, сейчас разверзлась мякоть, и сыновьи слезы катятся по материнскому пути, и как это все дивно косо, а железо приятно, приятно ощущать военное железо, ах, как странно, я живу, а сейчас умру, как и любая другая крачка, ой, смотрите-ка, я вплываю в жерло времени, и надо же, там написано по-французски: Sortie [295] Выход (фр.) . … а они стоят с факелами, немецкие солдаты, и пламя отражается в сточной канаве…

«Мама! Мамочка!»

…да, и Эйстейн с Линой сидят там, довольные, и гладят бороду, и улыбаются, а рядом горят свечки, они мои, у меня была только неделя для отца и миг для матери, а у них за спиной вьется надо-же-песня, раздающаяся из длинных темных коридоров, там поют «Будь блажен, мой край родной», и там вечерний сумрак в чашке с плесенью, и свет сыворотки в окошке, и ручеек клубится в груди, журчавые быструи, журчавые быструи, да подожди меня, Роуса, у той славной бочки, божьей бочки с дьявольским китом, я проберусь на скамью, а теперь прочисти нос, Гюнночка, Гюнна, и я взгляну на горы-долы в окошко-островешко и поплачу об Исландии, ведь никогда у меня ничего не было, только она, только слово, а самой страны не было, мы все живем на островах, м-да, и между нами — ничего, только море, проклятое море, теперь меня засасывает в жерло, засасывает лодку, я движусь быстро, и что… и дождь усиливается, и щекастый тролль мечет в меня поцелуи с темного неба, и капли гурьбой катятся по щекам и по губе, она соленая, да, соленая, сыновне-соленая на вкус, меня затягивает, адьё…

Мои глаза были открыты, но для них все было завершено. Но по ту сторону их я видела все, что можно видеть, и даже больше. Я получила всеохватное зрение, обрела всеохватную мудрость.

Они еще немного посидели надо мной, целуя остывающие щеки, каждый по очереди, и осеняли меня крестом, словно крошечные глупые дети, а потом Доура пригласила их всех в дом и поставила на плиту кофейник. Потом вызвали священника и врача, и каждый из них выписал меня на свой манер.

«Машина пришла», — сказала Доура, выглянув из дверей кухни в полночь, и проворно обулась. Сотрудники Пожарной команды Рейкьявика в одиночку и вдвоем боролись с гитлеровским яйцом в сжатых руках, но разжать так и не смогли и принялись бить по шраму на правой руке. По правде говоря, выглядело это не слишком хорошо: древняя старуха была обнаружена мертвой в гараже, сжимающая в руках немецкую гранату времен Второй мировой, со шрамом в виде свастики на предплечье. Похоже на начало третьесортного детектива.

Они вынесли тело в снегопадный ветер и осторожно повезли по безмашинным улицам. Осторожно переваливали через мокро-блестящих лежачих полицейских — я такие штуки никогда раньше не видела, но теперь ощущала их на каждом втором перекрестке. До морга в Фоссвоге путь был недолгим. Там мои останки отложили в сторону до дальнейшего рассмотрения.

Лова настояла на том, чтоб меня все-таки кремировали. И время совпало: в Центральном Крематории Исландии, в понедельник 14 декабря, в 13:30. Утром вызвали спасательную команду из Центральной Больницы: мужчину и женщину с пилой. И отправилась я в тысячеградусный огонь без рук и сгорела там за полчаса с небольшим. У меня до сих пор болят воображаемые запястья.

А сжатые руки передали саперной бригаде Погранслужбы. Несколько дней спустя, в предрождественскую слепую пургу, сердце моего отца взорвали динамитом в песчаном карьере возле озера Рейдаватн, и оно улетело, салютуя десятью пальцами, прямо к Богу.

Хатльгрим Хельгасон (род. 1959) — один из наиболее заметных в наше время деятелей исландской культуры. Начинал Хатльгрим как художник, а его первым опубликованным произведением был небольшой роман «Хетла», вышедший в 1990 г.; впрочем, известности автору он не принес.