Харуки Мураками - Норвежский лес [litres]

– Я его читал.

– Двадцать четвертого позвонила ее мать и спросила, не против ли я, если Наоко ненадолго вернется в Киото. Мол, говорит, что хочет разобрать свои вещи, а заодно спокойно побеседовать, ведь какое-то время мы с ней видеться не сможем. Хотя бы на одну ночь. Я ответила, что не против. Наоборот, я очень хотела ее увидеть и о многом поговорить. На следующий день – двадцать пятого августа – она приехала с матерью на такси. Мы все втроем разбирали вещи и болтали о чем ни попадя. К вечеру Наоко сказала матери, что та может возвращаться, – мол, дальше мы сами. Матери вызвали такси, и она уехала. Наоко выглядела очень бодро. Ни я, ни мать тогда ничего не заметили. По правде, я перед встречей очень переживала – вдруг она вся понурая, расстроенная и осунувшаяся. Мне ли не знать, как выматывают подобные больничные анализы и само лечение. Вот и переживала, как она там. Но с первого взгляда поняла, что все в порядке: цвет лица куда лучше, чем я думала, улыбается и даже шутит, речь стала намного внятней. Сходила в косметический салон, хвасталась новой прической. Вот я и подумала, что в таком состоянии справлюсь с ней сама и без матери. Она говорила мне: «Раз ложусь в больницу, нужно вылечиться до полного выздоровления». Я ей: «Конечно, нужно». Затем мы гуляли и о многом разговаривали. В основном, как быть дальше. Она даже сказала такое: «Хорошо, если мы на пару выйдем отсюда и сможем жить вместе».

– В смысле, вы вдвоем?

– Да, – слегка пожала плечами Рэйко. – Я ей и говорю: «Мне-то все равно. А как же Ватанабэ?» А она вдруг: «С ним я сама как-нибудь разберусь». Только и всего. И затем опять про то, где мы будем жить, что будем делать. А потом пошли к птицам.

Я достал из холодильника пиво, Рэйко опять закурила. Кот крепко спал у нее на коленях.

– Она все с самого начала решила. Потому и была вся такая веселая и бодрая. Решилась, и у нее стало спокойно на сердце. Затем она привела в порядок все вещи в комнате. Ненужное сожгла в бочке на дворе. Все – и тетрадь с дневниками, и письма. Твои, в том числе. Мне это показалось странным, спрашиваю: зачем сжигаешь? Ты же знаешь, как она аккуратно хранила твои письма, часто перечитывала. Она и говорит: «Уничтожу все, что было раньше, и перерожусь заново». У меня отлегло – вот в чем дело. И я легко с ней согласилась. А что, мыслит здраво… по-своему. Дай бог, выздоровеет, станет счастливой. Еще бы, в тот день она была такой прелестной… Вот бы тебе ее увидеть.

Затем мы, как обычно, поужинали, приняли ванну, открыли дорогое вино, что я специально приберегла, и пили его вдвоем. Я играла на гитаре. Все тех же «Битлз». «Norwegian Wood», «Michelle»… Ее любимые вещи. Стало так хорошо. Мы потушили свет, разделись и улеглись в постель. Стояла очень теплая ночь. Окна откроешь – ветер почти не задувает. На улице мрак, будто все вымазали углем. Чертовски громко стрекочут насекомые. В комнате – запах скошенной травы. Вдруг Наоко начинает рассказывать о тебе. О сексе с тобой. Причем, во всех подробностях. Как ты ее раздевал, как ласкал, как у нее стало влажно, как ты в нее вошел, и как ей было хорошо, – детально так мне обо всем рассказывает. Я ее спрашиваю: «Чего это ты завела такой разговор ни с того ни с сего?» Ведь до сих пор она ни разу не откровенничала о сексе. Разумеется, секс мы в беседах затрагивали – это терапия такая. Но она никогда не вдавалась в подробности – стыдилась. А тут – как прорвало. Даже я удивилась.

«Просто, захотелось – говорит Наоко. – Могу и не рассказывать».

«Да нет, что ты? Хочешь рассказать – говори все, как есть. Я тебя слушаю».

«Когда он в меня вошел, стало так больно, что я не знала, как быть, – начала Наоко. – У меня так было впервые. Внутри влажно, войти-то он сразу вошел… Одним словом, было больно. В глазах все потемнело. Он вставил до упора, я думала – дальше уже некуда, а он приподнял мои ноги – и еще глубже. Тут внутри у меня все похолодело. Как будто окатили ледяной водой. Руки-ноги задрожали, прохватил озноб. Что будет? Может, я прямо так умру. Раз так, то – ладно. Но он знал, что мне больно, и, вставив, не двигался, а начал меня нежно ласкать, и беспрерывно целовал волосы, шею, грудь… Долго так. Тем временем в тело вернулось тепло. Он медленно начал двигаться. Как это было прекрасно… Думала, мозги расплавятся. Как мне тогда хотелось держать его в объятиях всю жизнь. Я правда так думала».

«Если тебе было так хорошо, будь вместе с ним и занимайся этим хоть каждый день», – говорю.

«Не выйдет, – она мне. – Я это чувствую. Оно посетило меня и уже покинуло. И больше не вернется. По какой-то случайности произошло всего один раз в жизни. Ни до, ни после того я ничего не чувствую. Не возникало желания и ни разу не становилось влажно».