Давид Фонкинос - В погоне за красотой

Элеонора ходила взад-вперед по тесной комнатке брата, сама не своя от изумления. Как он может ютиться в этой мрачной конуре, в этих убогих стенах, – он, который бросил в Лионе прекрасную трехкомнатную квартиру окнами на Рону?! Конечно, это была только материальная сторона проблемы, но и она ясно говорила о сложившейся ситуации. И все же, несмотря на нервозность, которую трудно было подавить, Элеонора испытывала глубокое облегчение. После многих недель розысков ей наконец удалось найти своего Антуана. И теперь сестра пыталась держать себя в руках, не докучать ему упреками – по крайней мере, сразу. Ей было ясно, что любые наскоки только испортят дело. Для начала следовало разобраться в мотивах Антуана. Ну почему, почему же он все-таки исчез, да еще солгал, выдумав этот дурацкий предлог – написание романа; почему обрек своих близких на страхи и треволнения?! Неужели для того, чтобы забиться в эту крысиную нору?!

Часто подобный душевный надлом удается предугадать. Мы не удивляемся, когда некоторые мужчины и женщины впадают в подавленное состояние, обычно именуемое депрессией: этой болезни предшествовали определенные симптомы. Но, как правило, такие люди теряют почву под ногами постепенно. А в случае с Антуаном дело обстояло совсем иначе. Ничто в его жизни не предвещало такого срыва. Сестра всегда считала его жизнерадостным и веселым. Конечно, и он временами уходил в себя, терзался сомнениями [10] В семье его называли артистической натурой. , но в целом это был душевно здоровый человек, на него можно было положиться. Неужели все эти годы он скрывал свою подлинную натуру? Элеонора винила себя в том, что ничего не заметила, не заподозрила. «Никто никого по-настоящему не знает», – сказала одна из подруг, желая ее утешить.

В глубине души Элеонора отчасти понимала Антуана. Ведь и она порой в приступе гнева испытывала желание сбросить с себя и тяготы семейной жизни, и бремя работы. В такие моменты все начинало казаться бессмысленным, безнадежным. И пока это безумие не проходило, хотелось вырваться, сбежать куда-нибудь подальше, ощутить вкус свободы. Потом буря стихала, и оказывалось, что можно преспокойно жить дальше.

Антуан сидел молча, понурясь, как провинившийся ребенок. Ему было стыдно за то, что он причинил сестре столько волнений. Когда-нибудь, думал он, она его поймет. Но сейчас его сковывало молчание. Слова, звучавшие внутри, были бессильны претвориться в связную речь. По прошествии часа Элеонора, уже слегка успокоившись, присела рядом с ним, на краешек кровати:

– Антуан, ты должен мне объяснить…

– Я пытался. Много раз хотел тебе позвонить, но… не смог.

– Неужели это из-за Луизы?

– Нет.

– Послушай, ты можешь говорить со мной вполне откровенно. Я знаю: когда вы разошлись, ты держался очень мужественно. Ты же мне сказал, что вы расстались по обоюдному согласию, хотя… хотя я в это не верю… и потом…

– Что «потом»?

– Да нет, ничего.

– Ты хотела сказать, что она встретила другого? Мне это известно. И я рад за нее.

– Тогда скажи, что случилось? Я тебя пойму.

– Знаю, что поймешь. Мне стыдно, что я вот так сбежал от вас. Но я не мог поступить иначе, поверь мне… И поверь, что я все рассказал бы тебе, если бы мог.

– Господи, да что же произошло? Если это не из-за Луизы, то из-за чего?

– …

Антуан встал и подошел к окну, отвернувшись от сестры. Он безуспешно пытался справиться с захлестнувшим его волнением. Почему он сбежал? Да именно потому, что боялся расспросов, не желал отвечать на них. Но, с другой стороны, он понимал сестру. Он и сам действовал бы точно так же, если бы она исчезла неожиданно, без всяких объяснений. Антуан надеялся, что время и расстояние помогут ему залечить душевную рану. Увы, его все еще терзала боль воспоминаний о случившемся. Слезы текли беззвучно, но Элеоноре казалось, что она слышит его рыдания. И она поняла, что брат не заговорит – по крайней мере, сейчас. Слава богу, он здесь, рядом с ней, живой и невредимый, и это самое главное.

Она предложила ему сходить куда-нибудь поужинать. Они вошли в таиландский ресторанчик, находившийся в этом же доме, на первом этаже. В оформлении зала царил махровый китч, но это, как ни странно, помогало разогнать гнетущее настроение момента. Элеонора заговорила о своей дочке, о перипетиях их домашней жизни. И Антуан вдруг задумался: не усугубило ли его депрессию бегство из Лиона? Ведь тем самым он лишил себя всего, что доставляло ему столько радостей, – например, общения с любимой племянницей. Уехав тайком, как преступник, он отрезал все пути возврата к счастью.