Вокруг снова многоэтажные дома — желтые, белые, розовые — красивые и светлые, как солнечный летний день, с бесчисленными блестками окон…
Степь же была здесь! А дальше — березняк!..
Справа в сторону выплывшего из-за тучи яркого солнца, протянулся проспект, упиравшийся в поперечную улицу. Наугад пошел по нему.
Спросить, какой автобус или троллейбус идет в город, и поехать на нем — в голову не приходило. Всю жизнь до войны, выезжая в командировки, он ходил на вокзал и с вокзала пешком.
Если бы не сплошная седина на затылке, то, глядя сзади, можно было подумать, что идет подросток — узкоплечий, невысокий, худой.
Идти быстрее — не хватало сил. Да и плохо ориентировался.
Вышел на другую улицу. Напротив, через дорогу — небольшой сквер. Клены, березки, тополя. Наверное, за ним берег Каменки? Или за домами?
Он пересек улицу, вошел в сквер. В глубине — широкая и высокая стена из дымчато-шелковистого мрамора. Внизу — две ступени. На верхней — живые цветы в букетах, горшочках. Венки. Посредине розовой гранитной площадки — чугунное сопло в виде звезды. Колеблющийся огонь. По бокам ряд мраморных столбиков. На краях стены — барельефы двух женщин-матерей в траурных платках. Скорбно опустив головы, протягивают букеты цветов к золотистым столбцам фамилий, будто кладут на могилу…
Он подошел к огню. Снял шляпу. Над столбцами — крупными буквами:
«Ничто не забыто, никто не забыт».
«Не забыто, — грустно подумал он, — если известно. А кто знает и помнит о героях 41-го, жизнями остановивших фашистов?.. Их тысячи, десятки тысяч, сотни!.. Все погибли за Родину… Кто в бою, кто в плену. Без всякой надежды, что кто-то узнает о их подвигах… Отступали тогда. В лесах, на полях, в болотах оставались разбросанные тела… Несхороненные. Сгнили давно… Земля им памятник, да Россия…»
Он поднял голову, ощупал взглядом стену. Фамилии, фамилии, фамилии. Читал по порядку: Абалин К. Е., Артемов В. А., Антонов И. Н.
«Антонов Иван Николаевич?! — переступил с ноги на ногу. — Давний испытанный друг. Работали вместе в МТС в 36-м. Он — замполитом, Иван Николаевич — директором…»
И тут он стал натыкаться на знакомые имена. Он опустил чемоданчик на ступеньку, положил на него плащ, углубился в чтение…
За каждым именем вставал живой человек со своим обликом, характером, взглядами, привычками. С каждым ему, как парторгу завода, приходилось встречаться. Всякие это были люди: и веселые, жизнерадостные, и угрюмые, молчаливые, и скептики, насмешники, и злые, нехорошие. Но все они строили новую жизнь по мере своих сил и способностей, за которую и погибли. Всех их объединила одна участь.
— Вот вы где, друзья-товарищи… Вот и встретились…
Петр Иванович зябко поеживался, передергивая плечами. Вдруг стало жарко. Колокольным звоном зазвучали слова:
…Ушаков Григорий Иванович!
…Ушаков Всеволод Иванович!
…Ушаков Петр Иванович!..
Его точно оглушили. Не веря глазам, механически читал который раз. Ноги подгибались, сделались слабыми, а глаза словно припаялись к стене.
Он с трудом поднялся к ней и начал прыгающими пальцами щупать буквы. Он не помнил, сколько времени пробыл у памятника, как оторвался от него. Бредя по улице, натыкаясь на прохожих, через 7—8 шагов оборачивался назад. «Ничто не забыто, никто не забыт», — звенело в ушах.
Теперь он вспомнил — сколько памятников разных по форме видел из окна вагона, когда ехал сюда. «Вся Россия в них, вся памятник!..»
Он вышел на гористый берег реки. На другом берегу — ступеньки улиц старого Синарска. В разных местах новые многоэтажные здания среди однообразных серых домишек. В центре — двуглавый Троицкий собор, с колокольни которого прыгали с парашютом до войны. Плотина Петровских времен, пруд. Нет! Плотина другая, хотя и стоит на прежнем месте…
Рядом с плотиной раскинулся какой-то завод. Раньше тут стоял древний — чугунолитейный. Давно потухшая разрушенная домнушка и красного кирпича коробка с пустыми проемами окон…
На плотине склонился у перил, почти лег на них. Не было сил, хотя до дому каких-нибудь 300—500 метров. Прыгало сердце. По землистому лицу струился пот. Полуоткрыв рот, частыми вдохами хватал воздух.
«От жары. День разгулялся, солнечный…»
Он бездумно смотрел на зеленоватую гладь воды. Изредка легкий ветерок кое-где морщил ее и, будто вдоволь наигравшись, радостным уносился прочь. Рябь исчезала…
Отдохнув, Петр Иванович что есть мочи зашагал дальше… Вышел на улицу Ленина — главную улицу Синарска. «Ленинская! Ты совсем не изменилась, будто вчера ходил здесь… А деревья по краям тротуаров?.. А сами тротуары?.. А это?.. Это же бывший военкомат!?.»
Читать дальше