Леонид Хомутов - В сложном полете

60… 70… Выдержать направление! Выдержать!

80… 90… Мелькнули темные пятна выброшенного из самолета оборудования. Проскочили середину озера. Темная полоска леса, секунду назад казавшаяся далеким, растет на глазах, стремительно надвигается… 100!.. Пора!

Еле уловимым плавным движением штурвала Вадов приподнял нос самолета. В ту же секунду бомбардировщик, оторвавшись ото льда, вновь коснулся его колесами.

Пот струился по лицу, заливал глаза, щипал шею. Все внимание, все силы сосредоточены на взлете.

Взлететь! Только взлететь! Во что бы то ни стало взлететь!

105… 110… 115… 120!.. Надрывно гудит мотор, будто выбивается из последних сил, мчится самолет, подпрыгивая и сметая наносы снега, а оторваться ото льда не может.

«Оторвись! Оторвись!» — твердил я, в такт прыжкам приподнимаясь на сиденье. Глаза немигающе застыли на береговой черте. Впереди — ровное снежное поле. За ним — стена леса. Что-то задерживает самолет. Нос клонится вниз. Снег! 110! Вадов резко убирает газ. Обрывается звенящий рев. Тишина ударяет в уши. С подвывом, пронзительно скрипят тормоза. Стрелка валится на нуль.

— Что случилось?

— Не везет нам, Володя, — хрипло дыша, ответил Вадов. — Снег убирать придется… Полосу делать…

Я закрыл глаза: «Когда все это кончится?» Молча рулили назад.

— Ты не расстраивайся, всего каких-нибудь 800—1000 метров, не больше. Да и снег неглубокий.

Чистили полосу шириной метров пятнадцать.

Толкая перед собой моторные капоты, сгребали снег от осевой линии в разные стороны. Вадов спешил. Взлетать ночью в темноте гораздо сложнее, чем днем. Первые сто метров работали вровень. Я изредка поглядывал на Вадова. Лицо округлое, нос небольшой, прямой, брови черные, глаза поблескивают, губы пухловатые…

— Что с тобой? Не видал меня, что ли?

— Да нет, просто вспомнил отца.

— Ну и что?

— Очень вы чем-то похожи…

— Да?! Не знал… Хотя многие сейчас одинаковы и похожи. В этом наша сила, что мы походим друг на друга…

Вадов стал понемногу обгонять. Я, чтобы не отстать — заедало самолюбие, работал со злостью. «Ведь не железный же он? Старше меня. С утра ничего не ел… До войны, говорят, работал в ГВФ [15] ГВФ — Гражданский воздушный флот. , летал в Заполярье… Больше сотни боевых вылетов… А роста он с отцом одного…»

И я напрягал все силы. Но разрыв между нами не сокращался, а увеличивался. Я с ожесточением наваливался на капот.

— Работать! Работать! — командовал себе. — Ты вовсе не устал. У тебя полно сил! Я верил, что если внушить себе эту мысль, подчиниться ей, то никакой усталости чувствовать не будешь. Работать!.. Но Вадов уходил все дальше. Я недобро поглядывал в его сторону.

«Понятно! У него меньше снега, поэтому вырвался…» Вадов, словно подслушав мысли, оглянулся, направился ко мне.

— Иди туда, Володя, я буду здесь…

Мороз и ветер усилились. Пропотевшая одежда скоробилась, заледенела, сковала. Ветер легко пронизывал ее, жгуче упирался в тело…

Пройдено около 500 метров, осталось примерно еще столько же. От дыхания и пота борода Вадова обмерзла, покрылась сосульками. Вадов догонял. Я не сдавался. Работал на пределе. Порой не видел снега. От усталости, закрыв глаза, машинально двигался…

Вадов сравнялся.

— Идем, передохнем, — предложил он.

Я вполз в кабину с помощью Вадова, да так и остался лежать на полу.

Вадов принес коробку НЗ, достал банку консервов, сок, ломоть хлеба. Найдя отвертку, открыл консервы.

— На, подкрепись.

— А вы? — заплетающимся языком едва смог выговорить.

Язык распух и не ворочался во рту. Губы тоже распухли, потрескались на морозе. Из них текла кровь.

Вадов, как говорил после, видел мои ввалившиеся щеки и запавшие глаза. Понимал, что силы на исходе.

— Я поработаю, пока ты ешь.

— Не буду я один есть, — забормотал. — Не буду.

Заморгал, отвернулся.

— Я привычный. В прошлый раз, когда меня сбили, неделю ни крошки не ел. Ешь быстрей, отдыхай — и работать…

Вадов спрятал банку сока в карман.

— Зайду к Жене. Покормлю…

Прошло с полчаса. Опустошив банку и разомлев от еды, я тяжело поднялся на ноги. Все тело ломило, ныла каждая косточка, особенно нижние ребра — до них нельзя дотронуться. Хотелось спать. Но надо идти. Пока брел, почувствовал, как откуда-то сверху, с плеч, окатывает жаром. Расстегнул ворот, еще жарче. «Неужели заболел?..» Шатаясь, подошел к Вадову.

— Видишь, каким молодцом стал! И мне легче будет! — улыбнулся Вадов, вытирая пот со лба.