Леонид Хомутов - В сложном полете

— Я все же считаю — лучше искать партизан.

— Это второй вариант! Учти, взлетим — через два часа будем дома, а пешком — через два месяца, если доберемся. И самолет потеряем.

— Но неизвестно еще — взлетим или не взлетим. Может, на взлете разобьемся или не долетим?!.

— Короче, ты отказываешься работать?

— Не отказываюсь, но не вижу смысла.

Вадов посуровел:

— Запомни! Здесь я командир, и ты обязан выполнять мои приказы!

— По-моему, товарищ командир, нас всего двое и здесь надо больше согласовывать, а не приказывать.

— Что-о?! — У Вадова задергалось веко. — Хорошо! Не хочешь подчиняться, иди куда глаза глядят! Я буду работать один!

Он спрыгнул на пол, скрылся в люке. Я растерянно глядел вслед. Потом не спеша пошел к люку. «Нехорошо получилось. Как его убедить? Ведь наверняка здесь есть партизаны. Хоть бы Молчанова им оставить… А может, я тяну к партизанам потому, что хочу разыскать отца?..»

Я нашел Вадова в пилотской кабине. Тот снимал бронеспинку с кресла.

— Послушайте, командир, ну, давайте я пойду в лес? Будем действовать в двух направлениях.

— За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь.

— Ну, почему не хотите согласиться со мной?

— Потому что через несколько часов мы, может, взлетим. Бомбардировщик-то у нас чудо! А партизан искать можно месяц. Не на берегу же они живут? А если живут — сами придут к нам…

Я помялся, переступая с ноги на ногу, тяжело вздохнул:

— Ну, как хотите. Говорите, что делать?..

— Давно бы так! — поднял голову Вадов. — Ох и упрямец же ты!

…Часа за три сняли связную и командную радиостанции, антенны, запасные блоки станции радиста, часы и другие менее нужные приборы. Антиобледенительные бачки со спиртом, ракетница с ракетами, инструментальная сумка — все было выброшено. Но и это не удовлетворяло Вадова. Осматривая самолет, он повторял:

— Учти, от одного-единственного лишнего грамма зависит судьба взлета. Выбрасывай все, без чего можно лететь…

В который раз, подойдя к обгоревшему мотору, Вадов внимательно оглядывал его. Покачав лопасть винта, махнул рукой:

— Сбрасываем! Лишняя тяжесть и большое лобовое сопротивление при взлете.

…Опять работали. Спешили. Короток зимний день. Обжигающий ветерок выжимал из глаз слезы. Работать на морозе, когда заиндевелый металл «приклеивался» к коже, да еще с обожженными руками, покрытыми волдырями, было мучительно. Ключи, как назло, часто срывались с гаек, и рука, потеряв опору, с силой ударялась о металл.

Лежа сверху на моторе вниз головой, я откручивал боковой болт, до которого едва дотянулся. Ухватившись рукой за одну из трубок и еле удерживаясь, всей тяжестью тела рывками наваливался на ключ, пытаясь стронуть болт с места. В один из таких рывков ключ сорвался с головки, я — с мотора. Перевернувшись в воздухе, упал на лед. Зазвенело в ушах.

— Кости целы? — приблизилось лицо Вадова.

— Кажется, целы. Но я не могу больше работать…

По моему лицу крупными каплями, как у ребенка, катились слезы.

— Ты не расстраивайся, отдохни немного, все пройдет.

— Говорил — лучше искать партизан…

— Вставай! — Взяв за ворот комбинезона, Вадов легко поднял меня на ноги.

— Но у меня же мясо вместо рук?! — зло выкрикнул я, протягивая ладони к лицу Вадова.

— А у меня что? Не мясо?! — возмутился тот. — Ты хоть измученный, но живой, а Миша Михайлов — единственный сын стариков родителей — погиб!.. Погиб, как и моя семья, — тихо добавил он… — Ты подумал о своих родных? Они ждут тебя!.. Не могу работать!.. Молчанов умирает, а у него в детдоме — четверо маленьких братьев… Мы должны доставить фотопленку! А ты-ы!..

Вадов помолчал. Повернувшись ко мне, похлопал по плечу.

— Эх, парень, ты, парень! А еще комсомолец…

Достав из кармана полплитки шоколада, протянул:

— На, поешь…

Я покраснел:

— Вы тоже, — выдавил еле.

— Я не хочу, нет что-то аппетита. Да ты бери! Ешь!

Не тяни время.

Шоколад растаял во рту мгновенно. Снова работали. И вот винт свободен от креплений. Он держится на валу только за счет своей тяжести. Стоит его немного сдвинуть, и он рухнет вниз. Но чем сдвинуть? «Гуся» — ручного передвижного крана, с помощью которого снимают винты, — нет. Людей…

Оседлав двигатель — пулеметами били по лопастям. Обвязав лопасти тросами, тянули, как бурлаки, изо всех сил. Потом снова били пулеметами: один сверху, другой снизу, одновременно. И снова впряглись в тросы. Проклятый винт никак не хотел сваливаться! Пригорел и примерз, наверняка.