Александр Проханов - Скорость тьмы [Истребитель]

Мальтус заглядывал в палаты, смотрел на женщин, которые томились, откинув серые одеяла, выставив обтянутые рубахами круглые животы. Одна из них, немолодая, с разбросанной по подушке волнистой гривой, уставила в потолок беззащитные, коровьи глаза, из-под одеяла была видна ее белая большая стопа.

— Русские женщины должны рожать, по два, по три, по четыре ребенка. Русский народ убывает, он скоро не сможет держать территорию, — Сибирь, Дальний Восток, Крайний Север. России нужны солдаты, рабочие, крестьяне. А их совсем не осталось. Хочу хоть чем-то помочь, пусть хоть в нашем Рябинске роженицы будут в почете, — Мальтус говорил искренне, сострадая, желая блага этим женщинам, многие из которых станут матерями-одиночками, вернутся в свои неблагополучные семьи.

— Но, конечно, мало просто родить, — он заглянул в палату, где две молодые матери, в косынках, в халатиках, открыв белые млечные груди с длинными розовыми сосками, прикладывали к ним младенцев. Не стеснялись своей наготы, позволяли чужому мужчине любоваться своей млечной свежестью, материнской чистотой и пленительной красотой. — Мало, говорю я, родить, нужно вырастить. Сколько у нас подкидышей, сирот, беспризорников. Не понимаю нашего государства. Миллиарды тратят на какие-то олимпийские объекты в Сочи, а на детей, на будущее России, не обращают внимания. При таком отношении у страны не будет будущего, дети не станут «сынами отечества», не пойдут защищать страну в трудный час. Видит Бог, как могу, помогаю сиротам. — Главврач благодарно кивала, отдавая должное рвению одного из самых богатых людей Рябинска, перед которым благоговела.

Они заглянули в палату, где молодые матери завершали кормление. Две из них поднесли к окну своих новорожденных, улыбались, жестикулировали, показывали стоящим внизу отцам своих малюток. Обернулись к вошедшим, приглашая их порадоваться вместе с ними. Одна из женщин, веснушчатая, зеленоглазая, ликовала каждой своей золотистой веснушкой, каждым солнечным волоском. Мальтус поклонился ей, прижимая ладонь к сердцу:

— Если бы знали, Елена Семеновна, сколько злобы в людях, сколько зависти. Сколько я выдержал из-за этого родильного дома. Ведь я его приобрел себе в убыток, только ради сограждан, ради России. Россия — моя страна, я отсюда никуда не уеду. Ни копейки я не вложил заграницей. Только здесь, дома. Хочу, чтобы Россия была просвещенной, здоровой, цветущей. Чтобы следующие поколения помянули нас с вами, Елена Семеновна, добрым словом.

— Помянут, Владимир Генрихович, вас непременно помянут, — вторила ему благодарная главврач.

Мимо по коридору на каталке две санитарки влекли женщину. Большая, с огромными, полными слез глазами, она лежала, схватившись за пухлый живот, и стонала. Крутила от боли головой. Иногда ее стон переходил в звериный рев, который удалялся по коридору и исчез за поворотом.

— Кричи, милая, кричи, — Мальтус крестил ее вслед, — Если легче, кричи на здоровье!

Они достигли дверей, ведущих в правый флигель. У дверей стояли два охранника в черном, с рациями и нагрудной биркой «секьюрити». Почтительно вытянулись при виде Мальтуса и Ведеркина, нахмурились и набычились, отшвыривая грозными глазами главврача в белом колпаке и крашеной прическе.

— Кстати, хочу вам напомнить, Елена Семеновна, что наши роженицы являются источником нашего с вами благосостояния, — произнес Мальтус, — Чем больше вы соберете доброкачественной плаценты, тем больше мы выручим денег для доплаты врачам и сестрам, и на будущий ремонт здания. Таков хозрасчет, Елена Семеновна.

Он оставил спутницу среди обшарпанных стен, стертых полов и убогих палат с казенными кроватями и застиранными одеялами. Шагнул сквозь двери и оказался в ином пространстве.

Потолки были жемчужного цвета, озаренные невидимыми светильниками. Стены пленяли белизной, в которую были красиво врезаны дверные косяки кабинетов. Мягкий ковровый палас гасил звук шагов. Воздух тонко светился, был наполнен сладкими благоуханиями лаков и прозрачных покрытий, нежно волновал ноздри, словно сюда прилетали запахи гор, свежих ледников и невидимых, распустившихся соцветий.

Мальтус толкнул дверь с табличкой «Диагностика», и оказался среди стерильного блеска, белоснежного кафеля, холодного свечения металла. Горела высокая многоглазая люстра, похожая на чашу с несколькими белыми солнцами. Слепящий свет падал на длинный стол, укрепленный на хромированном круглом шарнире. Стол окружали приборы, похожие на хрустальные цилиндры, прозрачные конусы, стальные сферы.