Максим Замшев - Концертмейстер

— Полагаю, с твоей стороны будет крайне нетактичным, если ты отклонишь мое предложение накормить тебя обедом. Семен напутствовал меня быть тебе сегодня и матерью, и сестрой, так что уж не мешай мне исполнить поручение мужа до конца…

— Спасибо. — Арсений и правда проголодался.

Его ошеломило, что супруги Михновы проживали в коммунальной квартире. В Москве коммуналок к тому времени почти не осталось, а в Питере они цвели буйным цветом во всей своей прелести и мерзости.

Увидев в коридоре на вешалке старый морской китель, а на полке около белой облезлой двери несколько бескозырок и фуражек, юноша обомлел, но Лена сразу все объяснила:

— С соседом нам повезло. Он просто чудо. Моряк дальнего плавания. Полгода в рейсе, а когда на суше, почти здесь не бывает. Все шляется где-то. Семен, правда, его недолюбливает. Говорит, что он форму втихаря иностранцам продает. Но я что-то не особенно в это верю. Больно рискованно.

Еще поразило, какой изысканной, красивой посудой обладало это семейство. На дне суповых с ажурными краями тарелок проступали рисунки с античными сюжетами, более мелкие тарелки так сияли окантовками, словно на них нанесли настоящее золото, а чашки выглядели столь хрупко, что страшновато было взяться за них.

— Какая посуда интересная! — искренне изумился Арсений, когда Лена большим половником наливала ему дымящийся суп.

— Бабушкино наследство. Больше ничего не осталось. Что-то комиссары разобрали, что-то продали, что-то на продукты после революции обменяли.

Уже не первый раз она как-то странно высказывается о советской власти. Как к этому относиться? Смелая она.

Но окончательно в шоковое состояние студента Ленинградской консерватории привело то, что после этой обиженно-злобной тирады про комиссаров Лена поставила на стол бутылку «Пшеничной» водки, где на этикетке цвел солнечный деревенский день, а чуть ниже этого сусального пейзажа по полукругу можно было прочесть: СДЕЛАНО В СССР…

Что было потом?

Он почему-то не смог отказать ей, когда она попросила его выпить с ней по рюмочке, хотя после первого же глотка подавился, обожженный горечью и крепостью. Из-за этого ему сделалось так неудобно, что он снова налил себе полную стопку и тотчас проглотил ее целиком. Елена, видя, что Арсений растерян, быстро намазала черный хлеб жестким, еще не оттаявшим после пребывания в холодильнике маслом, посыпала его солью и на маленьком блюдечке положила перед Арсением:

— Чего не сказал, что водку раньше не пробовал? Я думала, ты большой мальчик.

— Не пробовал, действительно. — таким вкусным показался кусок обычного черного хлеба с маслом и солью, что он, жадно дожевав его, попросил еще один.

— Совсем тебе плохо? — девушка чуть откинулась назад. В ее глазах зажглось что-то тревожное.

— Нет. Все хорошо. — ароматный хлеб перебил уже спиртовую водочную горечь, а снизу поднималось тихое, теплое воодушевление.

— Хорошо. — Лена чуть качнулась в его сторону. — Смотри не привыкни. Хотя от такой жизни иногда только водка и спасает.

Арсений не счел нужным уточнять, от какой такой жизни водка спасает любимую жену его консерваторского преподавателя.

А дальше они выпили еще. Арсений похвалил суп, а Лена посетовала, что в магазинах продаются такие скверные овощи, что приходится половину выкидывать и что будь у нее возможность, то она питалась бы только в ресторанах. Юноша с энтузиазмом кивал на каждое ее слово.

«А у вас кто готовит?»

Этот безобидный вопрос послужил катализатором. Внутри Арсения что-то раздвинулось и обвалилось с грохотом, и на этих руинах, в ослепительной внутренней пустоте, зароились, зажужжали мысли, свободные, одинокие, новые…

Мальчик поднялся над собой, переломил свой хрупкий стержень и не ведал еще, кем он стал и как ему себя называть.

«А у вас кто готовит?»

Как он за все время их жизни в Питере не сообразил, что отцу не так просто дается приготовление для них завтраков, обедов и ужинов? Более того, он никогда не видел отца хлопочущим на кухне. Всегда все было на столе или в холодильнике. А он? Так был погружен в свои переживания, что ни разу не предложил отцу помощь! Ничтожный эгоист. А папка? Папка — просто молодец. Что бы я без него делал! Сегодня же он поговорит с отцом, и они договорятся, что отныне хлопоты по хозяйству им надлежит делить на двоих. Отца надо беречь. Кто еще у него есть на этом свете? Дед. Но дед далеко. Мама, брат? Их отняло прошлое.

Но никакого разговора не последовало. И намерение забылось.