Максим Замшев - Концертмейстер

Забавным находил Отпевалов общение с соседом по дому Виктором Толоконниковым, сотрудником Внешторга, заходившим к нему обычно с бутылкой. Дома его гоняла жена, если он чересчур увлекался спиртным, привозимым из заграничных командировок в большом количестве. У Отпевалова он чувствовал себя в безопасности: сюда супруга никогда не заявится, да и Аполлинарий Михайлович, как полагал гость, человек надежный — не выдаст. Выпивая, Толоконников разбалтывался не на шутку. Чаще всего он приукрашивал события или попросту беспардонно врал. Это Отпевалов быстро определял и не пропускал мимо ушей. Но иногда внешторговец выдавал весьма любопытные сведения.

То, что он рассказал сегодня утром, ошеломило старого гэбиста. Это шанс! Это то стечение обстоятельств, которое ждешь всю жизнь и которое случается в самый неожиданный момент.

Отпевалов разрешал соседу курить у себя. Он любил запах сигаретного дыма, хотя сам не смолил уже много лет. Этот запах напоминал ему ночи, проведенные в кабинете на Лубянке, когда под портретом Сталина ему приходили в голову головокружительные идеи о том, как лучше и тоньше подчинить себе тех или иных людей, как поставить их в такую зависимость от себя, чтобы ее и не помышляли преодолеть.

Витька, картинно пуская дым крупными кольцами и отхлебывая принесенный с собой «Мартель», разоткровенничался не на шутку. Видно, эта бутылка была для него сегодня не первой.

— Представляете, через несколько дней здесь, в Ленинграде, впервые за последние лет тридцать пройдет крупнейшая советско-французская встреча. Официально она посвящена торговым связям, но на самом деле будет обсуждаться самый широкий круг вопросов взаимодействия СССР и Запада в новых условиях. Поговаривают, что прибудет сам Горбачев. А от французов прилетят всякие шишки от бизнеса. Ждут самого Франсуа Дюмажа. У него, кстати, жена русская. Вроде он с ней приедет. Она у них какой-то меценат. Фонд музыкальный держит. Мне моя дочь про нее рассказывала. Дочь у меня, вы знаете, в Ленконцерте работает. А Дюмаж — это человек, к которому прислушивается сам Миттеран. После этой встречи должно измениться многое, очень многое. Железный занавес пора окончательно открыть. Мы не так уж страшны, чтобы мир нас увидел такими, какие мы есть. — Толоконников самодовольно причмокивал и теребил сальные волосы. Островок лысины на его голове, как заметил Отпевалов, отливал неестественно белым цветом.

— Да. Интересно. И что, как ты полагаешь, конкретно изменится?

— Мы начнем активней с ними торговать, пойдут разные обмены, к нам поедут их артисты, а наши — к ним, мир узнает всю правду про нашу перестройку, что мы готовы стать цивилизованными, отказаться от тяжелого наследия тоталитаризма.

— А как же Афган? Они нам его что, простят?

— Из Афгана, скажу я вам, нам надо валить подобру-поздорову. И чем скорей, тем лучше. — он перешел на шепот: — пусть эти обезьяны сами разбираются между собой.

«Боже, какой идиот! Но сейчас не до него».

Отпевалов, сославшись на дурное самочувствие, вскоре выпроводил Толоконникова.

Потом сел в кресло лицом к окну и погрузился в размышления, погрузился не праздно, а с целью выработать стратегию своего поведения в ближайшие дни. Те дни, что остались до приезда в Москву Франсуа Дюмажа и его жены, урожденной Людмилы Гудковой.

Короткий декабрьский день на его глазах медленно, как застреленный, но не насмерть пленный, сползал по стене дома на противоположной стороне улицы.

В темноте он все обдумал до конца. Он разыграет свою партию безупречно. Покойный Абакумов был бы в восторге.

Перед сном он уж много лет традиционно прогуливался. Всегда брал с собой палку. Не для того, чтобы опираться на нее, — он держался на ногах покрепче любого двадцатилетнего, — палка могла послужить идеальным оружием в случае чего.

Пока ему не приходилось ее использовать в этом качестве. Но время меняется. Народ дуреет. Всякое может произойти.

Сегодня он чувствовал себя превосходно. Ветер, весь день по-разбойничьи гулявший по городу, теперь стих, и в пересекающихся почти всегда под прямыми углами улицах установилась хрустящая тишина, которую тревожили только редкие захлебывающиеся всхлипы поздних автомобилей. Прислушиваясь к этой тишине, старик дошел до Литейного. Тут машины сновали чаще, а снег выглядел заметно грязней. Здесь его служебная «Волга» всегда поворачивала направо, чтобы уже по проспекту доехать до его работы. Но в ту сторону он сегодня не пойдет. Он сделает большой круг по Белинского, потом перейдет через Фонтанку, по Толмачева доберется до Невского, а там начнет возвращаться по Невскому до пересечения с Литейным, а потом домой.