Максим Замшев - Концертмейстер

Лет десять назад их собрали на какой-то дурацкий семинар по изучению деятельности разной диссидентской сволоты, распространителей самиздата, антисоветчиков, всех тех, кто является, по мнению организаторов мероприятия, самым очевидным материалом для возможной вербовки. Докладчик анализировал разные типы поведения врагов народа, рассказывал о тех или иных мотивировках. Скука смертная. Все эти теоретики никогда не работали «в поле», и невдомек им, что тех, кто горланит на каждом углу о своей ненависти к советской власти, разведку врага ничем привлечь не могут. Толку от таких, как правило, немного: они всегда под подозрением, легко прокалываются. Вербуют обычно тех, на кого и в жизни не подумаешь. Но один пример, приведенный докладчиком, ему тогда почему-то запомнился. По всей видимости, из-за того, что подтверждал его собственные наблюдения. Некий Волдемар Саблин, врач из Владимира, организовал целую сеть хранения и распространения «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына. Продумал все великолепно. До мелочей. Переплетенные машинописные листы были закамуфлированы под обычные бандероли и оставлялись в камерах хранения на вокзалах. Так вот, он по своему психологическому типу относился к тем, кто все делает для того, чтобы уверить себя и окружающих, что он неуязвим. Вот и Саблин посчитал себя человеком, перехитрившим советскую власть. Дошел до того, что в своем кабинете в больничке открыто, прямо на рабочем столе, хранил номера эмигрантского «Континента». Убежден был, что его коллеги, для которых он был чуть ли не кумиром, его никогда не сдадут. Более того, он еще и многим давал почитать всю эту белогвардейщину поганую. Не рассчитал только, что однажды у него пройдет обследование один из ветеранов конторы и заглянет к нему в кабинет, чтобы отблагодарить, подарить бутылку, слово доброе сказать. Врага, конечно, сразу может не распознать и опытный чекист, но уж журнал-то «Континет» засечет даже абсолютный салабон. Так и потянулись ниточки к этому Саблину. И все, кто в его цепочке участвовал, как один, на него показали. А все потому, что эскулап этот хренов возомнил, будто можно оставаться защищенным на свету. Нет. Только во тьме. Надо уметь сливаться с темнотой. И вовне, и внутри себя.

Однако сейчас он вдруг устал от темноты, которую нарушал лишь слабый свет, проникающий к нему с улицы, от фонарей и фар проезжающих машин.

Он встал с кресла, потер чуть затекшую поясницу и подошел к телевизору. После прихода к власти Горбачева просмотр телепередач стал для него почти ритуалом. После каждого выступления лысого гыкающего говоруна он отмечал новый этап ужасающей хроники гибели всего того, что, по его мнению, только и было ценно, — гибели системы давления на людей как единственного существующего инструмента удерживать советских людей от проявлений низменных инстинктов.

Нажал кнопку включения. Телевизор у него был цветной, с большим экраном, дефицитный. Заканчивался хоккейный матч «Спартак» — «ЦСКА». Отпевалов поморщился. Нынешние хоккеисты его раздражали: волосатые, неопрятные, под канадцев косят, вечно плюются. Выиграли — хорошо, проиграли — не беда. Эх! Было время, когда за проигрыш команде из враждебной СССР страны вся сборная с чемпионата отправлялась на Колыму, без заезда домой. Эх! Много тогда чего было. Васька Сталин, дегенерат, испортил игроков. Слишком уж сблизился с ними, беседы вел, пил водку, в ресторанах гудел. Кого все время видят — не боятся. Вот они и заиграли через пень колоду. Страх рождает лишь то, что нельзя оценить, проанализировать, предугадать. Так и спортсмены должны знать, что, кроме тренеров и прочей сволочи, есть еще за ними строгий пригляд и отвечать им только перед этой неведомой, многоликой и могучей силой.

В этот момент на поле завязалась драка. Игроки хватали друг друга за грудки, раскачивались, непонятно было, обнимаются или бьются. Бараны! Зачем? Лучше бы учились молотить канадцев да американцев, чем друг друга дергать.

Конечно, когда он определял для себя Глашу как единственную связь с миром, это не означало, что он больше ни с кем не имеет никаких дел. Когда видел в этом необходимость, он проявлял все качества радушного и общительного пенсионера. Просто Глафира много где бывала, отличалась недюжинным любопытством, через нее можно было много что проверить, много чему найти подтверждение или, напротив, опровергнуть. Домработница, изученная им за десятилетия досконально, состарившаяся на его глазах, поддавалась манипуляциям идеально, никогда не подозревая, для чего ее использовали. Правда, последние лет пятнадцать нужды в этом почти не возникало, но в любой момент все могло поменяться. И похоже, уже менялось.