Максим Замшев - Концертмейстер

Его нерешительные раздумья прервал звонок.

— Кто-нибудь спросите, кто там? — крикнула Светлана Львовна. — Мы сейчас не можем.

Арсений послушно исполнил то, что она велела. Если человек о чем-то глубоко задумался, он, как правило, идеальная добыча для разных манипуляций, особенно женских.

— Мне нужна Светлана. Она дома? — голос прозвучал громко и гулко. Говоривший явно хотел, чтобы его услышали и не переспрашивали.

— Мама, кто-то к тебе.

— Кого там еще принесло? Ну и денек сегодня, — пробурчала Храповицкая себе под нос.

— Не знаю. Спросить?

— Ну, спроси. Хотя не надо. Я сама. Аглая, смотри, чтоб ничего не подгорело.

Светлана вышла из жаркой кухни, выдохнула и пошла открывать.

На лестнице стоял высокий мужчина, в очках, изрядно облысевший и худощавый, на вид горделивый и непреклонно уверенный, как показалось, в правоте и неоспоримости каждого своего движения и жеста.

— Здравствуй, Света.

— Здравствуй, Волдемар.

— Я не вовремя?

Арсений заметил, что на плече у неизвестно откуда взявшегося Волдемара Саблина висит большая дорожная сумка, а рядом с ним стоит обшарпанный кожаный чемодан с ремнями.

Внутри Арсения прогремел гром, такой яростный, какой бывает при грозе только на юге.

Еще сегодня утром в квартире в композиторском доме на улице Огарева дед, дочь и внук готовились к обычному декабрьскому выходному обычной советской интеллигентной семьи. И только обильный снег, грозящий не только непролазными сугробами, но и коммунальными неурядицами, обещал стать явлением, выбивающимся из общего ряда событий, да предстоящее свидание Димки и Аглаи маячило в грядущем дне слабой вспышкой чего-то необычного. А теперь они ужинали, и рядом с ними сидели два человека, которые явились для того, чтобы поставить все с ног на голову и безвозвратно изменить их жизнь. Радоваться такому повороту или горевать, сразу решить невозможно. Эмоции бурлят, как вода в кипящем чайнике, а воды так много, что выкипать ей бесконечно долго.

Да еще и Аглая волею прихотливейших обстоятельств с ними. И ямочки на ее щеках все уютней и милее. Она словно вишенка, только не на торте, а на огромном клубке человеческих судеб, который уж точно не размотается быстро. Но вишенки до этого нет дела. Она — украшение. А что украшать — дело десятое.

В связи с большим количеством ужинающих разместились в гостиной. Над столом нависала чрезмерная люстра с крупными плафонами. Если смотреть на нее слишком долго, казалось, что она подрагивает недовольно.

Светлана ела молча, внутренняя дрожь была такой сильной, что вся ее воля уходила на то, чтобы ее сдержать.

Никто ничего не должен заметить. Сама она все выяснит потом.

Волдемара она представила как бывшего коллегу по кафедре, который теперь живет не в Москве и вот приехал в командировку, на конференцию, а с гостиницей возникли проблемы.

Саблин не оспаривал эту версию. Скрыл удивление и даже нехотя изображал того, за кого его выдали.

Лев Семенович, несколько ошарашенный явлением незнакомца, все же попробовал начать с гостем вежливую беседу. Но тот отделывался ничего не значащими фразами, не предполагающими, что беседа разовьется.

Стесняется или дурака валяет? Лев Семенович не находил ответа.

Арсений все же выпил водки. Как тут не выпить? Такое сгущение событий надо чем-то разрядить. Иначе угодишь в такой водоворот, что не выплывешь.

Светлана достала откуда-то еще и вино. «Вазисубани». Кто-то когда-то принес и не выпил. Может, кто-то захочет?

Больше всех этому обрадовалась Аглая, которой с каждой минутой, проведенной у Норштейнов, становилось все интересней. Ее маленькое, но уже развитое женское чутье подсказывало: сегодня вечером здесь начнется настоящая жизнь. А ей только этого и надо! Столько вокруг картонного, ненастоящего. А тут все так заманчиво!

Вернувшийся Арсений.

И Волдемар этот такой необычный! Такое лицо у него тяжелое, но вместе с тем приятное, живое.

Бокал «Вазисубани» она выпила сразу почти до дна. Оставила на донышке для приличия.

Димка, которому новый гость не очень глянулся и даже напугал, сосредоточился на хоккее. Чем больше за столом взрослых, тем ему неуютней, тем менее занимают его разговоры.

Волдемар его настораживал. Ведет себя будто не в гостях, а дома, да еще чем-то явно недоволен. Чем? Приняли, за стол усадили. Вошли в положение. А он ни слова благодарности не вымолвил. Непонятно. Ну, матери виднее: это же ее знакомый!