Александр Проханов - Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

И тому стало грустно: генерал был наивен, неопытен. Преуспел в боевых победах, в военных хитростях, позволивших ему взять штурмом Грозный, вытеснить чеченских повстанцев в горы, неусыпно преследовать среди ущелий и скал. Но терялся в политических стратегиях и коварных интригах, где главенствовали другие технологии, побеждали другие приемы, действовали циничные хитрецы, обводившие генерала вокруг пальца.

Осторожно, стараясь не задеть самолюбие генерала, Сарафанов возразил:

— У противника, с которым вы имеете дело, существует целая «культура подавления», «политика непрямого действия», «организационное оружие», позволяющее заманить соперника в паутину противоречий и не дать ему выиграть выборы. На вас собирают компромат, исподволь подтачивают репутацию, насаждают в вашем окружении осведомителей и предателей. У вас отнимают источники и средства информации, перекрывают финансирование. Вас запугивают разоблачениями, угрозами в адрес семьи. На вас могут устроить покушение или разгромить предвыборный штаб. Не говоря об «административном ресурсе», когда губернаторы приказывают повально всем районам голосовать против вас. Когда министр обороны запрещает гарнизонам голосовать за противников власти. Кроме того, прямые подтасовки, передергивания, вбросы бюллетеней, фальшивые подсчеты итогов. Уверяю вас, на выборах невозможно победить. Конституция — это масонское оружие, направленное против вас. Молясь на придуманную евреями Конституцию, вы обречены на провал. Все великие преобразования в мире начинались с военных переворотов.

— Только не у нас, — раздраженно возразил Буталин, недовольный тем, что Сарафанов вскрывает его тайные сомнения, внутреннюю, притаившуюся в душе неуверенность, — ГКЧП подорвал веру армии в силовое воздействие. Вильнюс, Тбилиси, Рига, алма-атинские и ферганские события, все последующие «подставы» армии обезоружили ее и лишили воли.

— Но только не расстрел Дома Советов, когда свирепая воля Ельцина сдвинула с места войска, и они пошли штурмовать.

— Вы, что же, хотите, чтобы я установил в России военную диктатуру? А Запад позволит? А хватит для этого сил? К тому же я присягал на верность нынешнему президенту. Не могу его предать. Я принимал его в Грозном, и тогда он обещал содействовать моей политической карьере. Он сдержал обещание, дал Героя России. Я не могу нарушить слово.

— В том-то и дело, — горестно произнес Сарафанов. — История взывает. Ищет человека, готового стать творцом истории. И, увы, не находит.

Ему было удивительно, что этот сильный, отважный генерал, не раз рисковавший жизнью, посылавший на смерть солдат, государственник до мозга костей, не слышит зова истории. Буталин был лишен слуха и зрения. Оглушен витавшим в воздухе бессмысленным шумом, ослеплен разноцветной бездушной мишурой, которыми враг заслонял от него дивный кристалл «Империи». Какие слова прокричать ему, чтобы тот очнулся? Какую ослепительную вспышку направить в зрачок, чтобы прозрел?

К ним подошел лидер коммунистов Кулымов, ухвативший конец разговора, прозорливо смекнувший, о чем идет речь.

— Не созрел еще наш народ, не созрел, — произнес он бархатным, хорошо поставленным голосом, создавая на лбу сложный чертеж морщин, должных изображать сожаление. — То ли мы недорабатываем, то ли жареный петух еще не клюнул. Вышло бы на улицы полмиллиона человек, никакой бы режим не устоял.

— Но ведь в 93–м вышло полмиллиона, — возразил Сарафанов. — Прорвали осаду Дома Советов, взяли мэрию. Вы сами призвали народ покинуть улицы. Погасили пассионарный всплеск.

— Что же, я должен был подставлять людей под пулеметы? — раздраженно ответил Кулымов. — Рисковать разгоном партии?

— Бог все видит. Он не даст России погибнуть.

— Алексей Сергеевич, — мягко, как разговаривают с пациентом, сказал генерал Буталин. — Давайте-ка соберемся в узком кружке и всё хорошенько обсудим. Не сейчас. Здесь слишком много народа.

Сарафанов отошел. Он был полон горьких раздумий. Собравшиеся здесь русские люди, его друзья и товарищи, достойные, умные, совестливые, лучшие из всех, кто сегодня радеет за Родину, были поражены неведомой хворью. Напоминали «неактивированные» урановые твеллы для атомных станций, которые были безвредны, прохладны — сумма таблеток, запрессованных в стальные стержни. Но «активированные», разбуженные, они становились топливом, раскаленной магмой реактора, источником ядерной силы, способной вращать турбины, обогревать города, а в случае аварии превращаться в смертоносный чернобыльский взрыв. Как «активизировать» этих «теплопрохладных» людей, сделать их источником победных пассионарных энергий?