Дэвид Арнольд - Детки в порядке

– Ладно, твоя очередь, – сказала она. – Как ты спишь с открытыми глазами?

Я достал платок и вытер дырявый кувшин.

Через дорогу в чьем-то дворе был припаркован старый пикап. Уличный фонарь сиял прямо на его кузов. Он выглядел каким-то изолированным, одиноким, как артист на сцене. Едва попадая в круг света, в траве стоял садовый гном. Один во тьме.

– «Выразительность для меня заключается не в страсти, которая вдруг озарит лицо или проявится в бурном движении».

…

– Это цитата? – спросила Мэд.

– Анри Матисс.

Мэд кивнула, точно это было совершенно логично, точно Матисс объяснял, как я сплю с открытыми глазами. Он не объяснял, но по какой-то причине, когда бы я ни думал про своего Мёбиуса, я вспоминал эту цитату. Из-за нее я любил Матисса еще больше. Она только подтверждала мою веру в то, что мы – ну, знаете, Матисс и я – обязательно бы подружились.

– У меня синдром Мёбиуса.

И я погрузился в эти слова, которые я читал, которые слышал, которые думал… но которые никогда не произносил. Мэд сидела, положив подбородок на колени, прислонившись спиной к трубе, и внимательно слушала.

– Это неврологическое заболевание, вызывающее лицевой паралич, – сказал я. – В мире им на миллион человек болеют от двух до двадцати, так что я, как видишь, везунчик. Но у многих он проявляется гораздо серьезнее. Бывает, что люди вообще не могут двигать ртом. У других проблемы с руками или ногами. Мне правда повезло. Некоторым образом. – Я держал в руках папин носовой платок с монограммой. – Вот глотать сложновато. И улыбаться я не могу. Не могу смотреть в стороны. Плачу только очень, очень редко. Не могу моргать, из-за чего у меня сильно сохнут глаза. Отсюда и «Визин». Когда я был маленьким, то ходил к логопеду, очень помогло. А до этого меня едва понимали. Я не могу обхватить край кружки губами, поэтому пришлось учиться пить, ничего не проливая. И отвечая на твой вопрос: я не могу закрыть глаза, когда сплю. Во всяком случае, полностью не могу. Есть разные операции, которые бы… но… я не знаю. Я уже привык.

Иногда скажешь правду – и становится лучше. А иногда правда повисает в воздухе, точно туман, скрывающий симпатичную ложь. Я надеялся, что Мэд разглядит меня сквозь туман. Я надеялся, она услышала правду и увидела, что я хочу быть с ней честным. Реальным, как самый реальный персонаж «Изгоев». И пока я на все это надеялся, Мэд оттолкнулась от трубы, приземлившись коленями на черепицу. У нее был такой вид, словно… я не знаю… словно ей хотелось большего. Но при этом она была довольной. Страстной. Безрассудной. Дикой. Довольной. Счастливой. Грустной.

У нее был вид одновременных чрезвычайных противоположностей. Мне хотелось жить в ее выражении лица. Это выражение лица съело бы меня целиком, если бы я позволил.

– Ты собираешься открывать эту коробку? – спросила она, поднимая ее.

– Это твой следующий вопрос?

– Ага.

Я улыбнулся глазами, надеясь, что она заметит.

– Я принимаю твой вопрос. Она протянула коробку мне:

– А ты меня о чем спросишь?

– Я хочу твою фотографию, – сказал я, не раздумывая. – И чтобы на ней больше никого не было.

Мэд прищурилась:

– Это не вопрос.

– Можно мне твою фотографию? Где больше никого нет?

– А это два вопроса. И вторая часть несколько…

Она остановилась, вздохнула и пристально на меня посмотрела. И смотрела. И смотрела.

– Что? – спросил я.

– Ничего.

– Что?

Хотя она не улыбалась, я увидел улыбку, написанную на ее лице. И по этой причине я был рад, что еще не открыл коробку.

– Спроси меня еще раз, – сказала она, пододвигаясь ближе. Так близко, что я чувствовал ее дыхание у себя на носу. Так близко, что я ощутил некоторые импульсы на своих богом забытых территориях. Движение на палубной установке моего USS-Ling.

– Можно мне твою фотографию, где больше никого нет?

… …

– Я согласна ответить на твой вопрос. Но ты первый. – Она постучала по крышке коробки: – Сезам, откройся!

С колотящимся сердцем я нажал на замок и открыл коробку. Внутри лежала пачка сигарет. Они были совсем древними;

не надо было быть курильщиком, чтобы это заметить.

– Остроумно, – сказала Мэд, доставая пачку.

– Что тут остроумного?

– Похорони меня среди дымящихся кирпичей нашего первого поцелуя. – Она показала на трубу, а потом достала из пачки сигарету. – Двойной смысл. Ты не против?

Я взял пачку в руки:

– Я не знал, что мои родители курили.

Мэд зажгла старинную сигарету, затянулась и закашлялась.