Я искоса взглянула на Вика. Интересно, заметил ли он? А еще интереснее, почему мне это интересно. Я достала сигарету.
– Тебе бы лучше не курить, – сказал он. Совсем как в тот раз над каналом, где плавал Гарри Конник Младший-Младший и раздавались обессиливающие звуки оперы.
Затянуться. Выдохнуть.
Согреться.
– Что за песню ты давал мне слушать пару дней назад? – спросила я. – В последний раз, когда отчитывал за курение?
– «Цветочный дуэт». Папин любимый. А теперь мой.
А теперь мой . Не просто любимый; теперь этот дуэт принадлежал ему. Этот дуэт теперь принадлежал Вику со всеми потрохами.
– А моя любимая песня – «Coming Up Roses» Эллиота Смита. Знаешь ее?
– Нет.
Разочарована, но не удивлена. Музыка – дело не просто субъективное. Она еще и хаотична. Как корабль на горизонте: один матрос заметит, другой – нет.
Манифест Мэд гласит: на холоде курить – внутреннего экзистенциалиста освободить.
– Хотя это странно, – сказал Вик.
– Что странно?
– У наших песен в названиях есть цветы.
Мы шли по полночным улицам Нью-Милфорда, топча подошвами мостовую, и дыхание шло вместе с нами. Выдох – и кусочек души устремляется в воздух. Вдох – и кусочек сердца попадает нам в горло. Выдох, вдох, выдох в холодную ночь.
– Как думаешь, что снилось Базу? – спросил Вик, обрезая словами дрожащую тишину.
– Понятия не имею. И не думаю, что хочу узнать.
По левую руку от нас находилась река Хакенсак. Ее не было видно, но я чувствовала ее присутствие. Как огонь вдали, река давала о себе знать запахами, звуками… Ощущением, будто воздух состоит из облаков. Потом Вик остановился, и я остановилась, и мы посмотрели друг на друга, и новая тишина присоединилась к старому холоду, и я понятия не имела, что происходит.
– Мы на месте, – шепнул он.
Я бросила окурок на мостовую, затушила его и осмотрелась.
– А-а. Ну да.
Перед нами стоял скромный двухэтажный дом с коричневой обшивкой и кирпичным фундаментом. Светилось лишь одно окно; из трубы струился ручеек дыма. Даже в темноте было очевидно, что дом долго стоял заброшенным: трубы свисали с углов, как бессильные руки. Все, начиная с гигантского гнилого дерева на газоне и кончая сгорбленным фонарем, подтверждало: дом совсем исхудал и ослаб.
– Наверно, тебе интересно, зачем я привела тебя сюда, – сказала я.
Я замолчала, но Вик никак не высказал своего согласия. Судя по его реакции, я предоставила ему что-то настолько ценное, как старая зубная щетка или поддельный сертификат, гарантирующий подлинность автографа какой-нибудь звезды.
– Я тут думала про третью подсказку, – сказала я. – Похорони меня среди дымящихся кирпичей нашего первого поцелуя. Когда мы были в «Наполеоне», ты сказал, что твои родители стали встречаться совсем молодыми. «Глупыми подростками», как ты тогда сказал. Так вот, если они впервые поцеловались в школьные годы, вряд ли у них уже было свое жилье, а значит, скорее всего, это произошло в доме родителей. А какие кирпичи дымятся?
Я показала на крышу: полуразвалившаяся труба с крошечными облачками дыма.
– Они могли поцеловаться в школе, – сказал Вик. – Или… в лагере, мало ли.
– Могли. А может, они поцеловались здесь. Может, это случилось прямо здесь, на крыше.
Видите ли, у меня был план: я собиралась поделиться с Виком своими рассуждениями, и тогда его яркие глаза загорятся еще ярче, и он будет от души благодарить меня за мою проницательность, а я изящно склоню голову и дотронусь до тульи моей вязаной шапки.
– Откуда ты узнала, где они живут? – спросил Вик. В его глазах я прочла другой вопрос: «Где ты была?»
– Я провела некоторые расследования.
– Загуглила, что ли?
Я не ответила.
Вик повернулся к дому:
– Кто живет здесь?
– Какая-то старушка. Глухая как тетерев.
– Это тебе Google сказал?
Я вздохнула. Хорошо бы вернуться на несколько минут, чтобы я могла начать объяснение заново.
– Я притворилась, что продаю журналы.
– Ты что?
– Я постучала в дверь и притворилась, что продаю журналы. Звонила раз десять, она ничего не слышала. Потом стучала в дверь и чуть ее не сломала, пока старушка не ответила. Не переживай, что нас поймают. Тут вопрос в том, как нам забр…
Вик ступил на газон.
– Вик, подожди секунду.
Но он не стал ждать. Он легко зашагал по снегу к огромному дереву, чьи гнилые ветви жалобно склонились под грузом безжалостной зимы. Он затянул ремни рюкзака, словно собирался взобраться на гигантский утес, покорить его, победить. Я в удивлении наблюдала, как Вик ловко подпрыгнул вверх, подтянулся на нижней ветке и, раскачиваясь, схватился за следующую. Тощий, прыткий супергерой. Я посмотрела на зажженное окно – пусть только старушка не исцелится от глухоты! – и побежала по снегу к дереву. Вик уже поднялся на четвертую или пятую ветку, и я думала только одно: пусть он не упадет, пусть он не упадет, пусть он не упадет.
Читать дальше