Эна Трамп - Женский роман. Утопия

Они пошли.

Но надо было что-то делать. Дом не строился. Мужики не пришли. Лянская ночевала у Светланы Никодимовны. Они посмотрели все фотографии. Потом Светлана Никодимовна стала смотреть телевизор. С тем же успехом Лянская дома могла смотреть телевизор. Отпуск кончался. То есть, он еще и не начался, а уже начал кончаться. Утром, проснувшись, Лянская увидела в окно прямо перед кроватью реку, и с новыми силами встала, передумав просить Светлану Никодимовну, чтобы Миша перевез ее на тот берег, как ей вчера хотелось в упадке духа. Светлана Никодимовна встала давно; она перед работой готовила в русской печи, неярко полыхавшей в глубине своего свода, как отдельный дом в доме, огромный чугунный горшок каши для поросят. На предложение Ирины Петровны помочь отреагировала испугом — зато тут же заставила ее есть, налив такую же огромную, в масштабах Лянской, тарелку супу — Лянская, привыкшая с утра к стаканчику жидкого чаю с круассаном, мочила ложку так, что, казалось, у нее во рту всё скиснет, — а Светлана Никодимовна, перелив весь этот горшок в ведро с еще корками, подхватила это ведро и еще с другим вышла из дому вон. Грудь у нее вздымалась, как баба на носу корабля, а мускулы на руках ходили шариками. Лянская едва дождалась, когда она вернется, и, быстро распрощавшись, пошла к своему дому ждать мужиков. Мужики не пришли. Лянская походила вокруг дома. Бревен вчера таки накидали порядочно; с одной стороны они подходили вплотную к окну. Лянская вступила на кучу их — да и влезла в окно.

Тут ее ждало потрясение. В доме, на корточках на пороге перед ямой сидел мужик. Только что никого не было — а вот, сидит. Он улыбался ей той доброй улыбкой, что знающему говорит: человек после тяжелой работы, или, может, тюрьмы, не имея иллюзий и не желая их, выпивает стакан и радуется воле. Он сказал:

— Ух, как влезла.

Лянская не придумала ничего лучше, как вылезти тем же ходом. Мужик не спеша вышел через дверь, и, обогнув дом, стал разводить костер. Перед домом было костровище со скамеечкой. Лянская, последний раз видевшая такое диво еще в школе, не обратила на него внимания. Тут, видно, не впервой сидели пустошане, расплескивая дрянь с видом на прекрасную реку.

— Как звать-то тебя? А меня Толик. — Это и в самом деле был Толик. Произошла смена Петров на Толиков.

— Где другой Толик? — От раздражения Лянская забыла, что она ко всем обращается на «вы». Отлив обнажил камень жестокосердия. Она бы не купила им пива сегодня никогда и вообще сейчас ничем не отличалась от капиталистов времен К. Маркса, подходящих к рабочим просто: не можешь — уволься или умри. — Они не пришли. Я не знаю, где их искать.

Это мужику понравилось еще больше.

— А они не придут, — сказал он. — Я вчера ему глаз подбил. Ментовской он. — Он достал из-за пазухи бутылку жуткой бормотухи, украшение винного ряда магазина, а стакан из кармана, водрузил всё это на импровизированный столик. — Присядь, — ласково звал он её. — Хорошая ты женщина. У меня ведь глаз — рентген. Сколько я бродил, сколько колесил, сколько я людей видел всех насквозь, — срифмовал он. Лянская стояла, уставясь в огонь, разгорающийся в кусках вчерашних гнилух, которыми вчерашние мужики собирались топить ее печку зимой. Средства здесь расходовались широко — леса кругом. — Я не алкоголик, — возразил Толик сам себе, — видишь — стакан стоит. А я его не пью. — Он поискал взглядом что-нибудь кроме стакана, бросил в костер еще несколько крупных, в чем не было никакой необходимости. После чего все-таки выпил. Умиротворение, последним актом им достигнутое, было таково, что он бутылку спрятал, а вынул сигареты с фильтром и закурил. — А ты себе работников нашла. Они ж доходяги, алкаши конченые. Сколько ты им заплатила?

— Я еще две тысячи за стволы заплатила, — сказала Лянская. — Вон они лежат.

Толик долго качал головой, уворачиваясь от раздымившихся гнилух. Пришлось ему пересесть. — Ты б сразу мне сказала. Ничего, сделаем мы с тобой всё. Я тут всех знаю.

Лянская, у которой сохранились еще остатки здравого смысла, подумала: Миша? Но Толик был не Миша. Он и вправду отсидел, пырнув ножом соседа, восемь лет, и хоть уже год как вышел, и успел даже устроиться на работу, и был в общем не крепче местных мужиков, но слыл в молве тюремщиком и отличался от остальных, может быть, тем, что вернулся сюда доживать — а все другие просто постепенно умирали от пьянства и алкоголизма. Они пошли с Лянской смотреть стволы, Толик нашел в доме топор (может быть, Генриеттин. Которая, с нее станет, отрубала им что-нибудь от дома себе на растопку), и стал обтесывать их. Лянская ходила туда-сюда к костру от Толика и обратно. Раздумывая о том, что если бы — котелок — слово-то тоже из школьных лет — то как его ей к костру приладить. Пришли Миша и тракторист. Миша ничего не просил. Он получил пенсию. Они присели к костру, испросив у Ирины Петровны обязательного разрешения, и выпили, закусив всухомятку. Толик обтесал стволы и присоединился.