Сами Михаэль - Виктория

Рафаэль уселся в лохань у входа в подвал. Из-за длительного пребывания в темной яме лицо его после бритья казалось бледным и осунувшимся, а глаза больше, чем прежде. Виктории было трудно делать вид, что она не замечает его присутствия. Когда он плеснул на себя воды из ведра, стоящего рядом с лоханью, взгляд ее так и приковало к искрам, посыпавшимся от его сияющего тела. В этом Дворе у всех ушки на макушке, глаза следят за каждым твоим взглядом и движением. Во Дворе не сильно верят в простодушие и начисто отрицают случайность. У всякого события есть причина, и у каждого поступка — умысел. Виктория покраснела, зная, что ее украдкой брошенные на него взгляды кем-то уже замечены, но все равно не могла оторваться от этих сверкающих искр. Перед тем как залезть в лохань, он поставил рядом с собой скамеечку, и, пока другие мужчины надевали на себя широкие ночные балахоны, его мать, к изумлению Виктории, положила на эту скамеечку пиджак и узкие брюки, шелковую рубашку и галстук-бабочку, а на пол поставила легкие выходные туфли. Но ведь ему положено охранять женатых мужчин, почему же он наряжается, как на праздник, в дни, когда лишь безумец способен выйти ночью из дому! Заранее зная, что проиграет, его мать сказала просительно:

— Может, все же одумаешься?

Его рот разверзся красным пятном в венчающей голову пене.

— Не слышу, у меня уши заложило!

Мать покорно опустила голову и пошла к лохани Элиягу, приказавшему мылить ему спину.

Михаль возмутилась. В решении Рафаэля отправиться на ночную гулянку был открытый вызов, не подобающий истинному еврею их Двора.

— Кто смеется над судьбой, смеется над Господом! — выговорила она ему.

От сияющей улыбки, которую послал Рафаэль свой бабке, у Виктории сжалось сердце. Его мокрое тело вобрало в себя медь заката; он поставил ногу на борт лохани и так сосредоточенно стал стричь ногти, будто во имя чего-то проходил очищение. Душа Виктории зашлась при виде его хрупкой ноги. Потом он встал в воду, и полотенце обмотало его бедра и прикрыло детские ягодицы. Тело выглядело таким гладким, таким ранимым. Статуи — создание рук безбожных идолопоклонников — так ее учили. А он стоит перед ней и сам как статуя, и в нем волшебство этих статуй. Наджия трижды плюнула, как положено реагировать на идолопоклонство, и буркнула шепотом:

— Чтоб ему уйти и живым не вернуться!

— Вы только посмотрите! — выговорил Йегуда своим бесцветным голосом, указав седой бородой на эту точеную фигуру, и никто не понял, сказано это было с восторгом или осуждением.

Виктория заметила печаль в глазах Азизы, обычно светящихся радостью. Взгляд ее перешел с Рафаэля на Азури, будто она хотела ему напомнить, что живая эта статуя, от которой заходится сердце, напоминает ей другие чарующие и уже забытые картины. Чувства ее были так сложны и тягостны, что под конец она уселась в аксадре и стала с силой расчесывать бок, а душу терзала бессильная горечь.

Азури же кипел от гнева. Не обращаясь лично к Рафаэлю, он сказал, будто кому-то третьему:

— Мы запрем дверь на замок, как каждую ночь, и ни для дьявола, ни для ангела ее не отопрем. Скажите ему, и пусть прислушается. Я никому не позволю прикоснуться к ключу, даже если речь пойдет о спасении жизни. Профессиональные убийцы и те по ночам скрываются из страха перед солдатами-дезертирами.

Шелковая рубашка скользнула и спустилась на полотенце, обмотавшее его бедра. Рафаэль вылез из лохани, уселся на скамеечку и всунул ноги в брюки. Движения его были размеренными и казались такими наглыми, что Дагур решил его подкусить, кольнуть своим жалом:

— И чего ради! Умереть ради какой-то бабы, про которую через час не вспомнишь, кто была.

— Какая баба? При чем тут баба? — поразился Мурад, бывший ровесником Рафаэля. — Ведь он не женат, правда же, папа?

Михаль сдержала улыбку, напряжение немного растаяло, и Эзра нашел в себе смелости выкрикнуть с хохотом:

— Рахама Афца, вот какая!

— А ты не пачкай свой рот такими именами! — одернул его отец бессильным голосом.

— Да он к ней идет. Она его обожает.

Азиза оставила свой бок в покое. Ей хотелось спросить сына, откуда ему все известно, но из страха, как бы Азури не перекинул свой гнев на него, сдержалась.

Мысли завертелись в голове у Виктории. Не может быть, чтобы Рафаэль пошел на встречу с проституткой в дом ее сестры, живущей в их переулке, он конечно же пойдет в квартал Эль-Калачия, про который сама она не знает ничего, но люди, когда о нем говорят, всегда делают такой жест, будто он расположен у черта на рогах.