Сами Михаэль - Виктория

Виктория слушала, и лицо ее начинало пылать.

— Ей хочется еще и еще. Дагур для нее просто усталый старик. Ах! Ах! — стонала Мирьям. — Потрогай меня, потрогай! — говорила она и тянула пальцы Виктории к своим грудям и ниже. — Я думаю про Рафаэля и вся как в огне. Господи ты Боже, сколько я о нем думаю! Сегодня он коснулся моей руки, когда забирал миску. — И захихикала. — В яме у него шлюх нет. Говорю тебе, он меня прямо взял через руки. Ну, потрогай еще раз, потрогай. Смотри, как я…

Но на сей раз застенчивая рука Виктории на ее просьбу не откликнулась.

— Проклятая война! Он бы сейчас мог выбрать одну из нас с тобой, после того как выдал замуж сестер.

Азури как огромная туча прошелся по хрупкому телу Наджии. И повернулся на бок, уже в полудреме.

— Тихо вы там, сороки! — проворчал он.

А Мирьям все продолжала шептать:

— Ты веришь, что твой отец трахал мою мать? Умереть, как бы хотелось на них поглядеть!

Виктория заткнула уши и стала думать про одного только Рафаэля.

Сойдя с моста, она, и головы не повернув, сразу учуяла — за ней идет мужчина. Хищник, крадущийся за добычей. И здесь была та же проблема — как сделать так, чтобы ее не прибило к какой-нибудь компании, не втолкнуло туда из-за толчеи и суматохи, и в то же время как не слишком обособиться, чтобы он не принял это за сигнал, мол, милости просим. Но как ни велико было ее напряжение, парализующего ужаса она не испытывала. Из собственного опыта и рассказов других женщин она знала, что обычно это просто игра. Под покровом абайи, пользуясь чадрой как маской, женщины зачастую упивались подобными приключениями. Много недель без устали к ним возвращались и возбужденно, в деталях, описывали, как упорно их кто-то преследовал. Раз Азиза рассказала с некоторой даже гордостью, очень не понравившейся Йегуде и Азури: «Он, проклятый, до самого дома от меня не отставал! А у меня прямо волосы дыбом. И теперь он знает, где я живу. И что, если он подстережет меня в тупике переулка?»

«Игра, игра, волнующая и будоражащая, и ничего более!» — говорила себе Виктория, пытаясь как-то успокоиться. Из-за жесткой стены запретов, воздвигнутой между женщиной и мужчиной, наличие безымянного кавалера женщину даже радовало, дразнило ее воображение. Как правило, преследование кончалось ничем. Если преследователь не получал каких-то знаков поощрения, он приближаться не осмеливался, заговаривал еще реже, а если и заговаривал, то от волнения бормотал нечто нечленораздельное. По многим причинам он боялся не меньше, чем дичь, за которой гнался. Жестокие извращенцы и насильники шли в квартал Эль-Калачия. Обычный же мужчина или парень, пристававший к женщине на улицах города, знал — и еще как! — что он грубо нарушает священные законы морали. Более того, стоило женщине закричать в голос, как тут же возникала кучка святош и учиняла над ним расправу, пусть хоть он мусульманин, а она — еврейка. И потому рот у него пересыхал от страха не меньше, чем у женщины, ноги дрожали не меньше, чем у нее, и сердце колотилось так же бешено.

У входа в широкий переулок она быстро обернулась и, взглянув, его рассмотрела. Мальчишка, обыкновенный мальчишка. По-мальчишески простодушный, по-мальчишески опасный. Наглые усики и нежное лицо. Араб, никаких сомнений, по-европейски одетый, и сам в ужасе от того, что делает. Виктории, у которой под абайей — платье в пятнах от возни с малышками и лицо в дорожках от слез, ей, покинувшей дом, чтобы утопиться с нежеланным зародышем во чреве, — в тот момент ни к чему были преследования распалившегося юнца; не он ее волновал, а уверенность, что он пристально следит за каждым ее жестом и это опасно. Несмотря на холод, она вся взмокла, ноги не шли, и она старалась так высоко держать голову, что заныл затылок. Он ей что-то шепнул, не ясно что, и в его хриплых словах ей послышалась угроза — он собирается применить к ней силу! Но она принудила себя идти ровно, не улепетывать. Теперь ей уже не терпелось поскорее добраться до переулка, из которого несколько часов назад она бежала, проклиная все на свете; она еле сдерживалась, чтобы не крикнуть ему, что отнюдь уже не девочка, не распахнуть перед ним абайю, демонстрируя вздувшийся живот, не скинуть чадры, обнажая лицо, на котором следы ее поражения.

А может, и победы. Ведь вот же, вернулась цела-невредима из путешествия в гибель.

Приблизилась компания горлопанов, вышедших на ночные гулянки. Она не посторонилась, как то положено скромной женщине, а, вскинув голову, вросла в землю крепким островом, и гулякам пришлось обтекать ее с обеих сторон. Раздался свист восхищения этим одетым в черное столбом, и она знала, что, уже и миновав ее, они оборачиваются на нее поглазеть. Эту свою впечатляющую статность она унаследовала от отца. Преследователь же, очевидно, был этой компанией отброшен, сгинул, как кошмар войны. Она улыбнулась под своими чадрами, и ей вспомнилось, как еврейский Двор играл в кошки-мышки с великой турецкой империей и в конце концов ее переиграл.