Грэм Симсион - Триумф Рози

— Я противник трайбализма. Это… — Тут я умолк, осознав, на что намекнула Рози. — Моего ?..

— Неважно. Какой ты есть, такой и есть. Я знаю, кто ты, и никакие ярлыки ничего не изменят. И с Хадсоном то же самое. Важно, чтобы ты не думал, будто Хадсон — какой-то неудачник, просто из-за того, что сам не хочешь заполучить ярлык.

— Разумеется, я так не думаю.

— Никаких «разумеется». Нам лучше вернуться внутрь. Но тебе надо хорошенько над всем этим поразмыслить.

Я поразмыслил над этим по пути к нашему столу. И принял два решения.

Первое: обнять Джина. Вышло не очень ловко, особенно в силу того, что он находился в сидячем положении, а на столе перед ним располагались пицца и вино. Но мне требовалось поблагодарить Джина за то, что он солгал — ради сохранения моих отношений с сыном. И требовалось напомнить себе, что я успел научиться многим непривычным для меня вещам. Как и Хадсон. И что я рад моим новым возможностям.

Мерлин постучал по своему бокалу:

— Нельзя ли попросить о минутке тишины? Тацца хотел бы кое-что сказать.

Тацца прочистил горло. Несколько раз. Затем он проговорил:

— Я хочу поздравить Хадсона с тем, что он всем объявил, кто он такой на самом деле. Это смелый и хороший поступок. Но вот еще что отлично: неважно, скрываем ли мы то, кто мы есть, или нет… — Он взмахнул рукой, как бы указывая на всех нас (тринадцать человек), а может быть, лишь на Джорджа, Джина, Дейва и меня (мы сидели рядом). — Мы все равно ухитряемся найти друг друга.

Но все остальные хотели говорить лишь о произошедшей схватке.

— Что сказал мистер Уоррен? — спросил Хадсон. — Он же мастер спорта, он играл в крикет за штат Виктория, а папаша Бланш его смахнул как муху. И тут… — Хадсон жестами изобразил два кулачных удара и свалился на пол вместе со стулом — вероятно, пытаясь продемонстрировать подсечку в чересчур ограниченном пространстве.

— Он был чрезвычайно удивлен, — заметил я после того, как Хадсон принял свое прежнее положение. — Он давно классифицировал меня как ботаника и доверился стереотипу, согласно которому ботаникам не хватает спортивной подготовки. К тому же Алланна, мать Бланш, ранее объявила, что мой соперник — кикбоксер. Кролик ожидал, что я проиграю.

— Кролик. Ты его назвал Кроликом. Ха. Он ожидал — и он жутко ошибся.

— Совершенно верно.

Мне требовалось сказать кое-что еще — чтобы провести в жизнь мое второе решение. На мне сосредоточилось внимание всех сидящих за столом — моей жены, моего сына, моей матери, моих ближайших друзей. И союзников: Таццы и Мерлина. Я подозревал, что если не сделаю это сейчас, то не сделаю уже никогда. Я набрал побольше воздуха, однако не мог подобрать слова — а может быть, набраться смелости.

Присутствующие уже начали возобновлять прерванные разговоры. Момент был упущен. Но тут Джордж, проявив способности, которых у меня никогда не было и которыми я никогда не смогу обзавестись, почувствовал, что происходит, и принялся барабанить вилкой и ножом по деревянному столу, по тарелкам и бокалам. Пока вся пиццерия глазела на бывшую рок-звезду, в моем сознании все-таки сформировались нужные слова. Джордж закончил свое соло барабанной дробью по столу и простер указующую руку в мою сторону.

— Никогда не следует недооценивать аспи, — произнес я.

Я принял предложение Мин. Работа обещала быть захватывающей, и я осознал, что годами опасался выходить за пределы среды, где чувствовал себя социально защищенным.

Хадсон — после собеседования с Юэном Харлом — все-таки решил продолжать свое образование в неспециализированной старшей школе. Моя мать вызвалась помогать ему с послешкольными занятиями.

С тех пор как я решил объявить себя аспи — человеком с аутизмом , в моей жизни на первый взгляд практически ничего не изменилось. У меня почти не было сомнений, что я разделяю целый набор характеристик и черт со многими другими человеческими существами, включая Хадсона, Ласло, Активистку Лиз, Доува, Гика Таццу, а также, возможно, Бланш и Джина, — и что самым подходящим ярлыком здесь было слово «аутизм». Анкеты и тесты, которые показывали меня нейротипичным человеком, затрагивали в лучшем случае какое-то подмножество этих характеристик и фокусировались на проблемных типах поведения — каковые типы поведения в моем случае прошли сильную модификацию вследствие того, что я всю жизнь пытался вписаться.

После моего самодиагноза мне стало (как когда-то заметила Рози, понаблюдав за Хадсоном) «уютнее с самим собой». А кроме того, я пересмотрел свое мировоззрение. Прежде я хотел, чтобы мир был иным, но считал, что это на мне лежит ответственность за вписывание в него. Возможно, без Хадсона я продолжил бы двигаться по выбранному пути, однако у Хадсона в запасе было еще восемьдесят лет жизни — или даже больше. За это время мир вполне мог измениться — и я чувствовал себя морально обязанным внести в перемены и свой вклад. Теперь у меня был ответ на вопрос, который когда-то задала — или хотела задать — Активистка Лиз: «На какой вы стороне?»