Ирина Василькова - Водителям горных троллейбусов

Сегодня я, как мадам Брошкина, наехала на полковника медицинской службы по фамилии Искра (привет Пушкину!) и долго крутила за пуговицу, чтоб он мне закорючку поставил, а сбоку скромненько приписал, что хорошо бы, чтоб ВТЭК приехала на дом. В итоге бумажку подписал, хотя и заметил: «Не имею права, но бог меня за это простит». А до этого я еще полчаса тоном Макара Девушкина уламывала тетку в белом халате выдать мне бланк той самой бумаги, на которой добрый полковник потом ставил закорючку.

Сложная драматургия, непонятные правила игры, необходимость изображать то нахальство, то сиротство — во всем этом, несомненно, я нахожу некоторый азарт, но абсолютно другого рода. И убей бог не понимаю, почему это такой многоступенчатый и долгий процесс — признать инвалидом первой группы ветерана войны, который лежит пластом, выглядит дистрофиком и ходит под себя. Притом, что удостоверение инвалида войны у него уже есть, но это совсем другая бумажка и для выдачи бесплатных памперсов не годится.

Общественно активная соседка подначивает: «А ты письмо президенту напиши!» А что писать-то? Ведь формально никто не отказывает — но процесс длится, и длится, и длится… Чистый Кафка. Остапа Бендеране хватает — он бы разрулил.

И лекарства дорожают. Пишут, что стоимость повысилась только на одиннадцать процентов. Но вчера я столкнулась с реальностью — за месяц цена на вальдоксан поднялась втрое, а на акатинол вдвое. Научите мадам Брошкину ограбить банк!

Долой отрицательные эмоции! Все больше и больше люблю наше высокогуманное государство! Люблю, как Рахметов — свои гвозди! Как фанат здорового образа жизни — изматывающий велотренажер! Помнится, один литературный герой говорил: «Этот дурак Квакин мне даже полезен, я на нем волю закаляю!» Короче, очередной поход во ВТЭК опять кончился обломом. Одна из подписей оказалась не в том углу и не с той печатью — но это поправимо, просто придется тащиться в минобороновскую поликлинику пятый раз за месяц (ничего, ничего… я волю закаляю!).

Но вот другая проблема — она курьезней. Им нужна справка о предыдущей группе инвалидности — «на розовой бумажке». Прямо так и написано: «на розовой бумажке». А у меня она на белой (потому что копия, а оригинал папенька утерял лет пятнадцать тому назад). Спрашиваю:

— А где взять на розовой?

— А где хотите, там и берите!

Как-то даже Замятиным повеяло.

В общем, если найду, где берут розовые справки, то я не только волю закалю, а еще и отточу ум и сообразительность. В процессе оттачивания иду по улице — щас всех убью нафиг, ну их всех, подамся в репетиторы — отцу на памперсы сама что ли не заработаю? А у метро тетки продают курагу и семечки. Ябыло пристроилась за курагой, а они меж собой учителей поносят, да злобно так: «Эти сволочи учителя на уроках нарочно ничего не делают, отдыхают, чтоб потом репетиторством заработать на халяву!»

Блин! Сдерживаться надо, сдерживаться… и волю закалять…

Да закаляю я!!! Но уж курагу, естессно, у них покупать не стала!

Я дожала-таки ВТЭК. Врачи приезжали на дом, брезгливо признали папеньку инвалидом, теперь зовут явиться за вожделенной справкой, но… имея на руках доверенность от него. Это особое извращение, потому как сами видели, что поставить подпись он не в состоянии.

Пятый раз пытаюсь объяснить завотделениемполиклиники, зачем мне нужна доверенность для ВТЭКа. Дама кривится, снимает несуществующие пушинки с отворотов белоснежного халата и откровенно меня презирает. В кабинете уютно, зелено и пахнет чем-то культурным.

Душераздирающую сцену нарушает вторжение другой медицинской тетки. Та с силой вталкивает в кабинет субтильного врача со стрелками-усиками в стилистике индийского фильма. На бейджике написано — хирург Азизов. Товарищ Азизов, видимо, всю жизнь практиковал в горном ауле — по-русски понимает плохо. Тетки орут хором — выписал кому-то больничный аж на четырнадцать дней! Носитель усиков трогательно, со втянутой в плечи головой и ужимками Чарли Чаплина, оправдывается, что переломы срастаются долго. Его заставляют выдрать из карты лист и переписать правильно — не понимает. Заведующая мечет молнии и пишет все сама.

После горного орла я кажусь ей уже не такой тупой и вредоносной, поэтому она разрешает сбегать за участковой и выслушать ее подтверждение, что отец не встает. После чего доверенность нехотя подписывает. По ту сторону двери — народная гуща, запах беды, потертые старухи с какими-то вороньими гнездами на головах и вечным жужжанием о нищете. Нет, есть один молодой человек — этот на глазах у всех зачем-то меняет носки, надевая их наизнанку. Заодно нюхает ботинок. О, мама миа!